Четыре рассказа (СИ)

Женщина молчала и слышала его нежное «я». Цветок слетал с её пальцев не слетая.

Неожиданное беспокойство отстранило Максима - что-то было не так.

«Что же не так?» - думал он, слушая мелодию речи их новой учительницы химии, объяснявшей у доски и писавшей формулы белым — на чёрном. Она знала, как два вещества, соединяясь, превращаются в новое - третье.

Он огляделся. За партами сидели его одноклассники, и он увидел их лица так чётко, как никогда до этого: они были людьми его четвёртой, но единственной теперь жизни, потому что в ней уже была она.

«Сейчас она слово в слово произносит то, что тысячу раз произносил на уроках он, - почувствовал Максим. — Он тоже знал, как два вещества, соединяясь… Но сам он — уронил голову в звёзды. Уронил в холодные звёзды».

«Что-то не так…» - с отрадой мучилось его ожившее «я».

- Ты меня любишь? - спросил Максим.

Замер класс, и она замолчала.

- Любишь?

В наступившей тишине шум времени стал слышен всем.

- Да, - сказала она.

Он вышел из класса, улыбаясь беспокойно и счастливо.

«Что же не так?» - монотонно и торжественно стучало в висках. Слова вспыхивали в нём и ложились на лица прохожих, словно тень его взгляда. Он смотрел в лица встречных и видел, как они усмехались на ходу его словам. И тогда он опустил веки. Чтобы не видеть слова самому и чтобы их не видели другие. Он боялся усмешек, и сейчас - сильнее, чем когда-либо.

Усмешки могли достичь его открытого теперь всем «я». И тогда наступила бы боль, делающая его слабым и лишающая возможности додумать, что же не так…

В его комнате, над старым ковром, картины не было. Он почувствовал пугающую робость и растерянность.

Картины не было. И тут же он увидел её.

Картина стояла в воздухе прямо перед ним. Он жадно увидел её - всю сразу и подетально. Светлые глаза женщины слышали его - и это впервые не удивило.

Каждую дымчатую волну одежд он знал наизусть.

…И наконец он понял. Он понял всё. Мизинец женщины был изогнут так, как никогда не бывает в жизни!

Он быстро коснулся мизинца рукою. Пальцы его остановились на чистом холсте, натянутом на подрамник. Картина звучала в нём высоко и стройно.

Смешав краски, он стал бездумно наносить их на холст. Он спешил - и поспешность его была уверенной. Он писал целое мгновенье - и одну-единственную жизнь. И наконец картина отстранилась.

…Она была такой, какою виделась всегда.

Светлоглазая женщина смотрела с холста. Ничего не прощала. И принимала. И белый чёткий цветок, слетающий с её пальцев, был ослепительно, пугающе чист. И от резкости его белизны сжимало горло как от крика. У вся-кого видящего.

ЗЕРКАЛО

Уже давно девочка сидела на тёплой земле в высоких лопухах, на самом краю огорода. И ни о чём не думала. Потому что было жарко. Чёрный тусклый жук на корявых ногах, покачиваясь, всё подползал к девочкиной босой ноге, девочка отодвигала жука сухой лёгкой палкой. А потом жук пропал куда-то, и девочка этого не заметила.

За спиной девочки по всему огороду цвела картошка. А прямо перед ней была загородка — длинные редкие жерди, серые от времени и дождей, привязанные к кольям мочальными верёвками. По узкому, в одну тропку, переулку ходили большие и серые куры на жёлтых и крепких ногах, и только одна курица была белая. Она подходила иногда, останавливалась под жердью и подолгу смотрела на девочку круглым глазом с оранжевым ободком. А девочка смотрела на белую курицу и на кур. Ещё она смотрела на муравку, низко склоняя лицо — тогда муравка казалась лесом, в котором, может быть, ходит кто-то маленький и там живёт.

Целыми днями переулок пустовал. Только два дня назад пробежал по тропинке вялый грязный мальчишка, да ещё раньше прошёл к магазину с хозяйственной сумкой бородатый колдун в старых спортивных тапочках. Девочка колдуна не испугалась, а сразу свернула пальцы в две тугие дульки, чтобы он её не заколдовал, и склонила голову под самые лопухи. Она подождала, когда колдун прошаркает мимо, и перекрученные пальцы её вспотели от напряжения.

Но сегодня в переулке не было ни мальчишки, ни колдуна. И вчера не было. Девочка легла животом на жердь и повисела так немного вниз головой. Пока не вспомнила, что висеть нельзя. Потому что мочальные верёвки могут оборваться. Она слезла и стала смотреть себе на живот, где на платье остались серые древесные ворсинки. Но вот девочка подняла голову — ей послышались чьи-то шаги. И в переулке показалась женщина…

Женщина шла совсем необыкновенная. Девочка заволновалась, покраснела — а она шла чудной плавной походкой, словно сквозь воду, и медное сияние шло от её ослепительно-красных волос, едва прикрытых чёрной кружевной шалью. Совсем близко проплыло её лицо, бледное, длинное, с остановившимся расплывчатым взглядом. И жаркий воздух не всколыхнулся.

Девочка сморщилась от сильного волнения. Она привстала на цыпочки, моргая часто и восторженно, и жалко вытянула шею — она смотрела вслед женщине, на покачивающиеся, длинные концы её шали, заброшенные за плечи, на тонкую, странно выгнутую спину в тёплом чёрном пиджаке… Приоткрыв рот, девочка смотрела в пустой переулок.