Четыре сестры

В кладовой было три двери. Одна выходила на кухню, вторая – в гараж, а третья – в чуланчик в четыре квадратных метра, где стояла кормушка для скота на зиму в те времена, когда Виль-Эрве был поместьем. Чулан превратили в прачечную, кормушку заменила фаянсовая раковина, вместо скотины появились стиральная машина и гладильный стол.

Беттина быстро прошла мимо полок с банками и открыла прачечную в поисках клея. Она хотела подшаманить подшивку единственных чистых джинсов, которые оставались у нее до следующей стирки.

Она рылась в стенном шкафу, как вдруг дверь кладовой хлопнула – раз, потом другой. Беттина попятилась и хотела было закричать «Кто здесь?» из принципа и по привычке, но голос Танкреда остановил ее.

– Я люблю тебя, – говорил он вполголоса.

Тихий смех. Приглушенный смех Шарли.

– За то, что я приготовила завтрак? – сказала она.

– В том числе.

Беттина тихонько прикрыла дверь прачечной, оставив узкую щелочку. Она по-прежнему слышала их голоса, но по крайней мере избавила их от неловкости, если они ее обнаружат.

– Ммм, домашнее желе из ежевики, – облизнулся Танкред. – Моя маленькая слабость.

Беттина сосредоточилась на своих поисках. Но она не могла помешать ушам слышать, тем более что пара, перемещаясь по кладовке, приближалась.

И вдруг… Такого страха она не испытывала никогда в жизни! Дверь чулана открылась и так же быстро закрылась. Внутрь проскользнула тень. Беттина готова была завизжать от испуга. Но Женевьева (это была она) приложила палец к ее губам и сделала большие глаза, призывая к тишине и спокойствию. Беттина поняла, что сестра оказалась в том же положении, что и она. Шпионка поневоле!

– Протертая черника, – продолжал Танкред.

Беттина беззвучно выговорила, обращаясь к Женевьеве:

– Ты где была?

– В углу, – так же ответила Женевьева.

Шарли и Танкред еще приблизились, их слова стали отчетливее.

– Если я сейчас же тебя не поцелую, я, наверно, умру, – ворковал он.

Тишина: они целовались. Две сестры в чулане не смели шевельнуться.

– Твой поцелуй грустный, – ласково сказал он.

– Мне грустно, – ответила Шарли.

– Очень?

– Ужасно.

– Из-за Мюгетты?

– Из-за Мюгетты, да. Из-за Гортензии, она так горюет. И еще по многим причинам.

– Например?

– Ну… Ты уедешь в Париж.

– Я увезу тебя с собой.

Сердце Беттины подпрыгнуло и перекувырнулось. Женевьева перестала дышать.

– Ты же знаешь, что нет, – сказала Шарли тихо, но твердо. – Мы об этом говорили. И не раз. Я не могу. Мое место – здесь.

– Поедем со мной. – Он уже умолял ее. – Поедемте все со мной в Париж.

– Парижу мы не нужны.

– Ты нужна мне.

По ту сторону двери, в прачечной, Женевьева схватила руку Беттины и молча, крепко-крепко прижала ее к груди.

– Ты выбрала между мной и Базилем, – продолжал Танкред мягче. – А я живу в Париже.

Последовало долгое, очень долгое молчание, а потом прозвучал голос Шарли, странный голос, одновременно твердый и дрожащий, суровый и полный любви, – такого голоса Беттина и Женевьева за ней не знали.

– Между моим домом и тобой я не выберу тебя, любимый, – сказала она. – Между сестрами и тобой я тоже не выберу тебя. Этот дом и всё, что в нем, – моя жизнь.

Сердце Женевьевы сжалось от боли вместе с сердцем Танкреда. Как ему, должно быть, больно.

– Я куплю большой дом, – решительно ответил он. – Мы будем жить там все вшестером… нет, ввосьмером! Я забыл кошек! Да будь нас хоть пятнадцать, тридцать, сколько ты захочешь! Все остальное… лишь географическое перемещение, правда?

– Нет – прошептала Шарли голосом, полным горя. – Не только географическое. Я не покину Виль-Эрве. Это мой дом.

Он помолчал. Поколебался, будто ступал на хрупкий лед. И смело ринулся вперед:

– А мой – в Париже. Значит, нам надо расстаться.

– Я знаю.

– Правда?

– Да.

Банка с грохотом разбилась о пол.

– Ох, – пробормотала Шарли. – Желе из ежевики.

– Я все уберу.

Шаги Танкреда удалились. Тут же послышались шаги Шарли, она бежала следом. Снова дважды хлопнула дверь, и наступила тишина.

Женевьева и Беттина переглянулись со слезами на глазах.

18 Бриллиант, духи и вечернее платье

Гортензия заперлась в ванной, чтобы спокойно выстирать колготки.

С того дня, когда Мюгетта покинула их, ее и всю планету, Гортензия разобрала один за другим свои ящики, рассортировала носки, альбомы, футболки, тетради, свитера, бумаги, карандаши, фотографии. Она выбила ковер, который не видел такой заботы с прошлого лета, пропылесосила книги, вытерла пыль с абажура, вымыла окна, подшила занавески, сменила дверную ручку. И не написала ни строчки в своем дневнике.

Итак, операция «Чистые колготки». Она наполнила тазик теплой водой, засыпала стиральный порошок, бросила туда скомканные колготки. Если на то пошло, можно выстирать и те, что на ней. Она стянула их, извиваясь, тоже швырнула в тазик. И вдруг сердце ее забухало, как колокол.

Она долго смотрела на темное пятно на светло-серых колготках. Потом нагнулась, осмотрела свои коленки, икры, ляжки.

Ни порезов, ни царапин.