Четыре сестры

Последний раз Гортензия была в Париже четыре года назад, с родителями. Это почти забылось. Она крепко держала за руку Энид, и обе семенили следом за тетей Юпитер, которая несла их сумку. Шарли решила, что одной сумки на двоих им хватит. Как должно было хватить и банкноты в пятьдесят евро, которую она вручила сестрам на перроне.

Через полчаса духоты и тряски в метро они вышли наружу, запыхавшиеся и помятые. Когда свернули на улицу Пилле-Виль, долгий рев расколол небо и над крышами взмыли испуганные голуби.

– Что это? – спросила Энид тоненьким встревоженным голоском.

Тетя Юпитер улыбнулась. Она была высокая, худая и с удивительно круглыми щеками, делавшими ее похожей на шоколадное яблочко.

– Сирена. Она завывает каждую первую среду месяца в полдень. Значит, сейчас двенадцать часов. В пять минут первого она замолчит. Вы никогда ее не слышали?

Гортензия такого не помнила.

– Загадайте желание! – весело воскликнула тетя. – Париж делает все возможное, чтобы принять вас с почестями!

Улица Пилле-Виль была маленькая и кривая.

– Как большая макаронина, – заметила тетя Юпитер. – Из одного конца не видно другого.

Дома поражали грандиозными фасадами. Если присмотреться, тут находились только офисы, страховые компании. Дом тети не составлял исключения: фасад с колоннами, кариатиды… И пять этажей, занятые Ants & Beehive, Prospective & Advenir Limited и «Швейцарской прорицательницей».

Лифт шел только до пятого, дальше пришлось идти по узенькой лестнице, уже без блестящих лаком ступенек и ковра. Лестница скрывалась за дверью и поднималась изгибами до последнего этажа. Подняться по ней можно было только гуськом, животом толкая перед собой сумку.

– Похоже, – сказала Энид, – на нашу старую башенку. В Виль-Эрве.

– Только не так сыро, – вежливо вставила Гортензия. (А про себя совсем не вежливо подумала: зато глуповато и уныло.) – И без чаек, – добавила она.

Зато были голуби, их глук-рилу глук-рилу по всему водосточному желобу.

Тетя Юпитер пошла вперед по коридору, вымощенному красной плиткой. По нему тоже можно было продвигаться только гуськом. На полпути она остановилась, задрав голову.

– Мы пришли! – крикнула она. – Где вы?

Одним движением она толкнула дверь справа правой рукой, а дверь слева левой. Из правой высунулась пара смеющихся лиц.

– Мама! Энид! Гортензия! Гортензия! Мама! Энид!

Все принялись обниматься прямо в коридоре, визжа от радости и тая от нежности.

– Что ты так гримасничаешь? – спросила Гортензия, поцеловав Гарри.

– Что это за морда хомяка? – перебила ее Энид. – У тебя там живность за щеками?

На Пасху в Виль-Эрве Гарри завел краба, земляных червей, тараканиху, крысу…

– Никакой живности, – сказала Дезире. – Дырка.

– Дырка?

– Кариес, – объяснила Юпитер. – Завтра позвоним дантисту, хорошо, зайчик?

Она поцеловала сына во вторую щеку. С тем же выражением, что бывает у Шарли, подумала Энид, когда приходит счет за газ. С видом Черт, я очень тебя люблю, но почему у тебя так не вовремя болят зубы? Гортензия пошарила в кармане и стиснула в кулаке пятьдесят евро Шарли.

– Как здорово, – сказала она, – две комнаты напротив…

– Правда! – воскликнула Юпитер, благодарная за перемену темы. – Всего один шаг от одной до другой!

На другом конце коридора открылась дверь. На пороге появилась женщина в розовом платье с пышными рукавами.

– Приехали? – воскликнула она.

– Да, мадам Эссаира, – ответила Юпитер. – Теперь вам долго не придется сидеть с моими бесенятами, кузины здесь.

Светловолосый кудрявый мальчик, совсем маленький, выглянул из-за розового платья. Он смотрел на всех очень темными глазами.

– Здравствуй, Мохаммед, – ласково сказала ему тетя Юпитер. – Ты сегодня пел?

– Все утро, – ответила за него мадам Эссаира. – Его голос – чистый мед, просто подарок. Сам он не растет, все дают ему семь лет. Но голос… о да, голос растет и становится краше день ото дня.

– Мохаммед очень способный, – подхватила Юпитер.

– Раз услышит песню, – продолжала мадам Эссаира, – и готово дело, поет. Покажи свой голосок, ягненочек мой.

Вместо этого Мохаммед показал им язык. И сразу же улыбнулся ангельской улыбкой.

– Он высунул язык! – возмутился Гарри.

– Он еще и улыбнулся, – заметила Юпитер.

Энид смотрела на Мохаммеда. И вдруг без предупреждения скорчила замысловатую гримасу. Мохаммед изумленно уставился на нее. Потом засмеялся.

– Ты споешь нам что-нибудь? – спросила она. – Не сейчас… но когд а-нибудь?

Мохаммед молчал.

– Он не растет, – повторила его мать. – Но его голос… Ах, какой голос…

Помахав им на прощание, она ушла с мальчиком к себе.

– У нас с мадам Эссаира много общего, – вздохнула Юпитер. – Беби-ситтинг. Соль, сахар, гвозди. Денежные проблемы. Одна касса страхования. Что еще?

– Туалет в коридоре! – напомнила Дезире.