Четыре сокровища неба

Я быстро обнаружила, что борделя госпожи Ли не существует, по крайней мере, юридически. Это всего лишь прачечная, и нам позволено говорить о нем только как о прачечной. За много лет до моего приезда город Сан-Франциско пытался проявить строгость в отношении борделей, хотя, как рассказала мне Лебедь, это было только для вида. На самом деле многие в правительстве и правоохранительных органах работали совместно с тунами, чтобы обеспечить бесперебойный бизнес. Некоторые даже получали по десять долларов за каждую проданную девушку.

Не только мы так хорошо прячемся на виду. Все в этом городе так делают. Мужчины, которые приходят к нам ночью, превращаются в демонов, их тени размером с пещеру. Днем же они торговцы, ученые, бизнесмены. Я начинаю понимать, что у каждого есть два лица: лицо, которое они показывают миру, и то, что внутри, хранящее все их секреты.

Я до сих пор не знаю, какие лица у меня и кто из них кто.

Если к нам заходит полиция, что случается очень редко, все, что они видят, – это тесная прачечная, в которой бегают шестнадцать девчонок, их волосы спутаны, пот течет по раскрасневшимся лицам. Госпожа Ли владеет всеми тремя этажами здания, поэтому ей легко поддерживать эту ложь. На первом этаже находится фойе и зал ожидания, который днем поддерживает видимость прачечной. Требуется три девушки, чтобы преобразить эту комнату: сперва закатать пышные свитки и ковры, а затем спрятать вазы и нефритовые статуэтки в шкафы. Они заполняют комнату одеждой и постельным бельем. Последний штрих: выдвинуть большой шкаф перед лестницей, что ведет в наши спальни. Все, что увидит любой вошедший – это скучный, но аккуратный бизнес, движимый необходимостью и эффективностью. Мы, должно быть, убедительно поддерживаем эту иллюзию, потому что когда однажды в прачечную зашел с проверкой инспектор, он ушел, восклицая, что не так много осталось мест, где до сих пор стирают вручную. Может быть, теперь он начнет приносить свое белье в наше заведение, сказал он. Так он и сделал.

Госпожа Ли предпочитает стирку вручную, не полагаясь на паровые машины, в которые начали вкладывать средства другие прачечные. Мы стираем и гладим в задней комнате, работая рядом с кастрюлями с кипящей водой. Ручные утюги тяжелы, и их необходимо постоянно подогревать над горячими углями всякий раз, как температура падает, но не раскалять, чтобы не повредить одежду. Во многих отношениях я нахожу стирку более утомительной и требовательной, чем работа, которую мы должны выполнять ночью. Может быть, это потому, что мне еще не приходилось заниматься настоящей работой по ночам, напоминаю я себе.

– Ты совсем ша, – говорит мне Лебедь, когда я озвучиваю это. Она самая старшая и беззастенчиво пользуется этим статусом, обращаясь с нами так, будто мы ее глупые младшие сестры. Никому в борделе не разрешается говорить на родном языке, но Лебедь любит заигрывать с этим правилом, переключаясь между китайским и английским, когда госпожа Ли не слышит. Я думаю, она делает это, чтобы показать, что у нее все еще есть что-то, что принадлежит только ей. – Это ты сейчас так считаешь, – продолжает она. – Все изменится, когда начнешь брать клиентов.

Пока мы стираем, то не пользуемся косметикой – вместо этого мы отмыты дочиста, а наши лбы сияют. Нужно выглядеть как можно проще, предупреждает нас госпожа Ли. Днем мы еще дети. Многие девушки сбривают брови, чтобы рисовать их карандашом к ночи. У некоторых забинтованы ноги.

Лицо Ласточки открытое и свежее, и я вижу три веснушки на ее щеке без макияжа. Жемчужина, плачущая девушка, вместе с которой я приехала в экипаже, выглядит младше своих лет, ее нос похож на блестящую персиковую кнопку. Лебедь, которая может быть такой резкой и роковой по ночам, выглядит так, словно только что очнулась от дремоты, ее кожа пухлая и гладкая без всякой рисовой пудры. Она хорошо умеет складывать одежду, поэтому работает с девочками на укладке белья. Жемчужина работает с прачками. Мы с Ласточкой – с теми, кто гладит. Гладильщиц можно узнать по красным рукам и предплечьям. Всегда обожженным, с костяшками в синяках. На ночь мы шлифуем мозоли и наносим на пальцы белый порошок. Мои руки стали больше, я могу унести больше, чем раньше. Они изменились с тех пор, как я помогала маме, работала в саду или держала кисть для каллиграфии. Это все еще хорошие руки, напоминаю я себе. Это все еще мои руки.

В прачечной девушки позволяют себе забыть, что их ждет ночью. Они обмениваются сплетнями и шутками, издают раздраженные театральные вздохи, когда работать становится тяжело. Они напоминают мне старших сестер, которых у меня никогда не будет. И даже несмотря на обжигающе горячую воду и напряжение из-за согнутой целый день спины, могу сказать, что работа мне по душе. Потому что здесь я узнаю этих девушек.

Лебедь уже три года в Америке, ее похитили из Пекина, когда ей было семнадцать.

– Во и вэй, что меня приглашали присоединиться к театральной труппе, – говорит она нам. – Я рождена быть знаменитой.