Четыре сокровища неба

Это моя реплика. Сэмюэл хватает меня за руку, и я чувствую, как меня отдергивают назад. Госпожа Ли вскидывает голову и бросается к нам, ее рот сложен в уродливую букву «О». Сводные братья пытаются встать, выпутываясь из рук девушек, а охранники, немые от удивления и без команды от госпожи Ли, не поспевают.

Никто – ни госпожа Ли, ни охранники, ни одна из девушек, не понял: дверь была открыта, когда трое мужчин вломились внутрь, но так и не закрылась. Никто, кроме меня и Сэмюэла. Так мы и планировали. Так мы и победим.

Рука Сэмюэла на моей – единственное, что мне знакомо, единственное, за чем я могу следовать. Он вытаскивает меня за дверь – не знаю, касаются ли ноги земли, – и вот мы выбираемся прочь из борделя, прочь от ужаса, позади слышен девичий вопль, бешеный рев госпожи Ли расщепляет каждую кость в городе.

Под звуки приказов госпожи Ли (Ловите их! Ловите!) из борделя выбегают охранники и преследуют нас. Что-то иное захватило меня – не я, оно заставляет мои ноги держать темп Сэмюэла, заставляет мои руки работать так же мощно, как и его. Мы бежим – летим – по улице, сквозь красные и желтые огни заведений, сквозь звуки музыки и смеха, лязг кастрюль и сковородок, непрекращающийся барабанный бой, и кажется, я слышу, как где-то стучат перетасованные кости маджонга, как они скользят друг по другу. Наши тела управляются некой силой вне нас самих. Я оборачиваюсь и вижу, как охранники пытаются нас догнать, но все медленнее, а мы все быстрее. Магия на нашей стороне.

Люди вокруг в запоздалом удивлении бросаются врассыпную. Сэмюэл знает маршрут, знает, куда ведет. Мы круто сворачиваем в переулки, выбираемся на незнакомые улицы, возвращаемся назад, поворачиваем, поворачиваем, поворачиваем. Я никогда раньше не была на улицах Сан-Франциско и не учла, насколько крутые тут холмы. Мои ноги горят, бедра дряблые, как фарш, и плоть там, где плечо встречается с грудью, протестует, когда руки движутся назад-вперед, назад-вперед. Но мы не останавливаемся. Мы продолжаем бежать. Мы бежим, пока не превращаемся в пустыню, пока наши легкие не обращаются в горячий песок, а в горле не начинает корчиться змея.

И тогда остаемся только мы, наедине со своим дыханием, которое похоже на скрежет. Сэмюэл прижимает палец ко рту, широко раскрыв глаза.

Мы прислушиваемся. К шагам, крикам, звукам ударяющихся о землю тел. Но ничего нет. Тем не менее мы не двигаемся. Мы должны убедиться. Одна минута, потом пять, потом десять. Ничего. Еще минута, еще пять, еще десять.

Опять ничего.

Затем Сэмюэл смотрит на меня, и на его лице появляется самая счастливая улыбка, которую я у него видела. Я вижу, как его охватывает облегчение, как все его никчемные конечности расслабляются.

Мы свободны.

Я улыбаюсь в ответ. И делаю то, что обещала. Я позволяю себе заплакать.

8

Сэмюэл вытаскивает расшатанный камень из стены за моей спиной. Я смотрю, как его рука исчезает и возвращается со свертком. Он кладет его мне в руки.

– Надень это, – говорит он. Эта часть плана была моей идеей. Китайскую женщину никогда не возьмут в Айдахо. Но что такое очередной китайский мальчик? Еще одно тело в шахте.

Я начинаю расстегивать платье. Как же хочется избавиться от этой гадкой униформы! Но что-то меня останавливает. Подняв голову, я понимаю, что в ночи мелькают две вспышки – белки глаз Сэмюэла, и они следуют за мной.

– Отвернись, – я не считаю, что веду себя не по-доброму.

Белки пропадают. Слишком медленно, отмечаю я. Но сейчас не время. Я смогу разобраться с этим позже.

Я расстегиваю пуговицы на платье и медленно спускаю его вниз по телу, ткань цепляется за места, где пот скапливался и застывал, превратившись в липкий рассол. Прохладный ночной ветерок обжигает мне кожу. Я проверяю, не вернулись ли белые вспышки – нет. Вместо одежды из публичного дома я надеваю то, что принес Сэмюэл: черные штаны, черный чаншань, черные матерчатые туфли. Как хорошо находиться в одежде, которая снова скрывает мое тело, как будто я плыву в океане и никто – ни госпожа Ли, ни Джаспер – никогда не сможет до меня добраться.

– Можешь повернуться, – говорю я Сэмюэлу.

Я достаю из свертка последнюю вещь, ножницы, и протягиваю ему.

– Знаю, что уже темно, – говорю я, опускаясь на колени и вытаскивая гребень из волос. – Просто сделай все возможное.

Глубокий вдох с его стороны. Затем, в третий раз в жизни, я слышу резкий щелчок, когда ножницы делают свой первый срез где-то около моей щеки. Что-то мягкое приземляется мне на плечи: я слышу, как оно опадает вниз. Еще одна прядь. Голове уже становится легче. Все кажется легче без тяжести борделя. Пряди продолжают падать, и я перестаю их считать, вместо этого представляя, какой девушке госпожа Ли отдала мою комнату. Моя ставка на Жемчужину.

– Она знала, – говорю я Сэмюэлу, пока он меня стрижет. – Госпожа Ли знала, что кто-то попытается сбежать. Она спросила об этом Ласточку. Как думаешь, как она узнала?

– Стены тонкие, – отвечает Сэмюэл. Он следит за тем, чтобы отрезать ровно.

– И все же, – бормочу я. – Что с ними будет?