Четыре сокровища неба

Я не сомневаюсь, кто такой этот «он» в истории Сэмюэла. Здесь Джаспер. И когда я позволяю его имени материализоваться передо мной, то же самое происходит и со всем остальным, пока я не становлюсь маленьким ребенком в комнате, а он становится больше неба.

– Теперь-то ты меня послушаешь? – настаивает Линь Дайюй, дергая меня за руки. – Мы должны уехать. Мы здесь не в безопасности.

Дайюй, запертая в корзине с углем, это понимает. Она будет бежать быстро и далеко. Но я больше не она, напоминаю я себе. У этой Дайюй есть хорошие друзья, кровать, которая служит лишь для сна, и безопасный путь домой. И эта Дайюй знает то, чего Джаспер еще не знает. Новое имя. Новое лицо.

– А как же седой мужчина? – настаивает Линь Дайюй. – Он-то знает, что ты не мальчик.

И я снова вспоминаю ту ночь. Как Сэмюэл плачет на полу, а седой мужчина с ухмылкой поглядывает на дверь. Если Джаспер встретит седого мужчину, то вызнает о Джейкобе Ли все. Седой мужчина не защитит меня, как Сэмюэл.

– Итак, давай уедем, – говорит Линь Дайюй. – Сбежим, как мы делали раньше. Продолжим бежать, пока не окажемся дома.

Мы могли бы это сделать, думаю я. Выйти ночью и направиться на запад. Даже без записки Нельсону. Нельсон. Мысль о том, как он постучится в мою дверь с утра и никогда не услышит ответа, наполняет меня грустью. И что скажут Нам с Ламом, если я не вернусь? Все это слишком рано. Я не готова начать путешествие таким образом.

– У нас недостаточно денег, чтобы добраться до запада, – говорю я Линь Дайюй, надеясь, что она не заметит другие причины, тлеющие в моем сердце. – Без помощи Уильяма.

Она трясет головой, ее серебристо-черные волосы плещутся в знак протеста.

– Я же пытаюсь защитить тебя.

– Не забывай, меня от них отделяют два года.

В это я верю. Два года, и все могло измениться. Кровь у меня между ног проявила новые черты моего когда-то яйцевидного лица. Косые скулы, более широкий нос. Все то же угрюмое выражение, но теперь у угрюмости есть причина.

Два года, и я уже не ребенок.

– Смотри, – я отступаю назад, чтобы показать Линь Дайюй свое тело. – Здесь я длиннее, здесь шире. И согласись, я стала выше.

– Согласна, – говорит она, рассматривая меня.

Когда я рядом с Нельсоном, меня почти невозможно отличить от любого другого китайца. Я далека от той голодной девочки-мальчика на рыбном рынке Чжифу. Далека от беспомощной плачущей девочки-мальчика на кровати в гостинице.

Чему научил меня наставник Ван? Я должна быть уверенной и сильной, как черная отметина на странице. «Хорошая линия говорит о внутренней силе. Она полностью принадлежит сама себе, не оставляя места ни слабости, ни смятению духа».

Уверенная и сильная, уверенная и сильная, повторяю я себе. Набирайся уверенности и выдыхай силу. Я открываю глаза: Линь Дайюй тоже стоит, повторяя за мной, вдыхая и выдыхая. Глядя на нее, я успокаиваюсь.

Джаспер может быть здесь, но он не знает, кем я стала. Тем не менее он приближается и, в конце концов, найдет меня, я в этом уверена. Музыка нашего дня исчезает, теплые чувства, всколыхнувшиеся при мысли о лице Нельсона, теперь кажутся смехотворными. Как ты могла почувствовать себя так комфортно, Дайюй? И все это время Джаспер приближался, приближался. Посмотри, как близко он подобрался в итоге.

Помни, что это не твой дом, говорю я себе той ночью. Тебе придется найти дорогу домой до того, как он тебя найдет. Сентябрь кажется очень далеким.

Жемчужина плачет, а Лебедь не перестает визжать из-за своего истрепанного подола. Ирис хихикает, ее пальцы закрывают рот, как решетки – наши окна. Нефрит тоже там, ее ноги грязные и босые. Мы выстроились в линию и ждем, пока, как всегда, войдет госпожа Ли, пройдется по очереди и разберет нас. Сейчас ночь, и клиенты скоро будут здесь.

Вот только входит не госпожа Ли. Это женщина со ртом, больше похожим на клюв, оранжево-красным и острым, как нож. Женщина раскидывает руки, но это не руки – то, что я приняла за рукава ее шелкового платья, на самом деле является крыльями. Она стоит перед нами и открывает рот, а внутри я вижу только серый язык, шевелящийся в темноте.

Когда я просыпаюсь, то пишу письмо Уильяму и спрашиваю, не поищет ли он еще кое-что для меня. Небольшая услуга. Я буду признателен, если он ничего не расскажет об этом Нельсону. Личные дела, сам понимаешь. Я отношу письмо на почту до восхода солнца, опасаясь, что дневной свет сделает меня более уязвимой, затем бегу обратно, чтобы встретить Нельсона в гостинице, а образ твердого серого языка Ласточки впечатан в мой череп.

14

Приходит июнь, и земля покрывается мазками цвета. Расцветают лютики, оранжевые маки и белый клевер, растения с бутонами, похожими на капельки воды, гринделия, шиповник, цветы в форме перевернутых ваз. Еще более потрясают сосны, окаймляющие город, которые выпрямились и наполнились приятным летним гулом. Нельсон говорит мне, что летом нет лучшего места в мире, чем Айдахо, и я ему верю, когда начинают распускаться цветы, расцвечивая тропинки, ведущие к холмам, которые уходят в горы, словно краска, слетевшая с заплутавшей кисти.