Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных

Каждое утро я выгребаю вчерашнюю золу… Подбрасывая в печь хворост и слушая треск древесины, пожираемой пламенем, я жду. В доме холодно, и в первые несколько минут от меня требуется только внимание и терпение. Огню нужно время, чтобы разгореться, его нужно взрастить, чтобы он набрал силу, достаточную для стряпни. Если я уйду и оставлю его, он погаснет и умрет. Если я перестану за ним следить, он погаснет и умрет. Но ведь это огонь, и если я дам ему слишком сильно разгореться, то умру я. Зачем рисковать? ‹…›

Однажды меня спросили, сколько времени проходит перед тем, как я выпью первую утреннюю чашку горячего чая. Что ж, посчитаем: зимой я растапливаю печь, подметаю пол, бужу детей для ежедневных дел… наливаю воду коровам, даю им сено, даю курам зерно и воду, кормлю уток. Иногда помогаю детям покормить лошадей и амбарных кошек, потом возвращаюсь в дом. После этого ставлю чайник. Выпить что-нибудь горячее удается через час после пробуждения. Если повезет. Через час{41}.

Не будем подробно разбирать, превосходит ли новый, сознательно неудобный образ жизни, который выбрала Кизмат, тот, что привычен нам: с центральным отоплением, едой навынос и ежедневными поездками на работу и обратно. (Хотя лично я считаю, что ей, возможно, живется лучше: каждый день она занята в приятном, лишенном перегрузки смысле, как персонажи Ричарда Скарри.) И совершенно очевидно, что не у каждого есть возможность последовать ее примеру. Но главное в том, что ее решение пойти на такую радикальную перемену возникло из понимания, что она никогда не смогла бы жить осмысленно – то есть строить более продуманные отношения ее семьи с физическим окружением, – экономя время и до отказа заполняя жизнь делами. Чтобы найти время для главного, ей нужно было от чего-то отказаться.

Культура удобства взращивает в нас иллюзию, что мы непременно найдем время для главного, если устраним все тягостное и скучное. Это неправда. Придется сделать выбор в пользу чего-то, пожертвовать всем остальным и смириться с неизбежным чувством потери. Кизмат выбрала огонь в печи и уход за грядками в огороде вместе с детьми. «Как мы полюбим место, где живем, если не будем ухаживать за ним? – пишет она. – Если не выращивать овощи, которые едим, как мы узнаем живой характер почвы, особенности перца, салата и капусты?»{42} Конечно, ваш выбор может быть совсем другим. Но неизбежная реальность конечной человеческой жизни заключается в том, что выбирать придется.

3 Лицом к лицу с конечностью

Нельзя всерьез говорить о конечности человека и земного времени, не обратившись к мыслителю, которого, наверное, больше всех занимала эта тема, – Мартину Хайдеггеру. Начиная с 1933 года он почти 10 лет был активным членом национал-социалистической партии. (Вопрос о том, как это сказалось на его философии, противоречив, сложен и очень интересен, но он уведет нас в сторону. Так что сами решайте, насколько этот крайне неудачный жизненный выбор лишает оснований его мысли о жизненном выборе как таковом.) При этом его работы сложно читать. Они полны заковыристых терминов вроде «бытие-к-смерти», «от-даление» и – лучше присядьте – «ужас "перед" наиболее своей безотносительной и необходимой способностью быть». Ни одну интерпретацию работ Хайдеггера, включая мою собственную, не стоит принимать за исчерпывающую. И хотя язык отражает наше повседневное мышление, Хайдеггер стремится забраться внутрь самых базовых элементов бытия – тех, которые мы едва замечаем из-за того, что они нам так знакомы, – и заново преподнести их для оценки. А чтобы представить вещи незнакомыми, требуются незнакомые формулировки. Поэтому при чтении приходится блуждать и спотыкаться, зато в результате мы порой стукаемся головой о самую что ни на есть реальную действительность.

Выброшенные во время