Однако гораздо хуже, чем все эти внешние факторы, нам известно то, насколько глубоко на нас воздействует отвлечение внимания и как оно препятствует нашему старанию тратить свое время так, как мы бы хотели. Вынырнув на поверхность после того, как неосмотрительно потратили час на Facebook, мы, казалось бы, с некоторым основанием думаем, что с точки зрения потраченного времени ничего страшного не случилось: ну, подумаешь, час. Но это ошибка. Поскольку экономика внимания отдает приоритет всему самому заманчивому, а не правдивому или полезному, она систематически искажает картину мира у нас в головах. Она влияет на наши представления о значимости событий, об угрозах, с которыми мы сталкиваемся, о корыстности наших политических противников и о множестве других вещей – а эти искаженные суждения потом влияют и на то, как мы используем наше время вне интернета. Например, если социальные сети убеждают вас, что преступность гораздо более серьезная проблема в вашем городе, чем на самом деле, вы можете поймать себя на том, что ходите по улицам с необоснованным страхом, остаетесь дома вместо того, чтобы рискнуть показаться снаружи, избегаете разговоров с незнакомцами и голосуете за демагога с программой по борьбе с преступностью. Если вы видите только наихудшее поведение своих идеологических противников, то рискуете начать подозревать в таких же пороках даже членов семьи с другими политическими воззрениями, а это портит отношения. Так что дело не просто в том, что гаджеты отвлекают нас от более важных вещей. Они меняют само наше представление о важных вещах. По выражению философа Гарри Франкфурта, они подрывают нашу способность «хотеть того, что нам хочется хотеть»{69}
.Хорошим примером может послужить печальная история моей зависимости от Twitter – думаю, она вполне типична. Даже на пике зависимости (сейчас я прохожу реабилитацию) я редко проводил перед экраном больше двух часов. Тем не менее власть Twitter над моим вниманием распространялась гораздо дальше. Я закрывал приложение, но спустя много часов, пыхтя на беговой дорожке в тренажерном зале или нарезая морковку для обеда, ловил себя на том, что мысленно продолжаю изнурительный спор с каким-нибудь носителем неправильного мнения, на которого имел несчастье случайно наткнуться в этот день в интернете. (Конечно же, натыкался я не случайно. Соцсеть показывала мне эти посты нарочно, зная, что это меня взбесит.) Когда мой новорожденный сын делал что-нибудь умилительное, я только и думал, как бы получше описать это в твите, как будто значение имел не сам опыт, а моя (неоплачиваемая!) работа поставщиком контента для Twitter. А еще я ясно помню, как на закате гулял в одиночестве по продуваемому всеми ветрами шотландскому пляжу и вдруг ощутил один из особенно неприятных побочных эффектов технологий убеждения – нервозность, которую начинаешь чувствовать, когда занимаешься тем, что
В то же время безнадежность мира, которую я наблюдал онлайн, начала просачиваться в реальный мир. Twitter из пожарного шланга изливал на меня злобу и страдания – эти новости и мнения выбирались для меня именно потому, что они были