Четыре угла

– Савелий Оснач, прошу дать мне минуту, и я буду готов к обходу.

– Герман, у вас есть целых три минуты. Идите, переодевайтесь, я же буду ждать вас на этом месте.

Риц удалился, скрывшись в служебном помещении, а настороженность Савелия Оснача всё еще играла в его нервах и сердце. Он был крайне обеспокоен психическим состоянием своего юного подопечного с их последней встречи. В голове главврача образовался, словно ноющая опухоль, необычный план проведения обхода.

Савелий Оснач планировал провести Грмана к пациенту, диагноз которого было установить достаточно просто. «Если он не справиться с этим, то нет смысла его держать за врача в нашем учреждении. Найду ему работу попроще, ту, что убивает нервные клетки в меньших масштабах» – размышлял Оснач.

Герман явился через две минуты с начала своего ухода и был готов покорять вершины и лечить больных. Сейчас, отдохнув и восстановившись, он чувствовал силу. Страх почти не беспокоил его, а лишь иногда потоками истерии напоминал о себе в темных коридорах квартиры.

Молча качнув головами, врачами был дан сигнал к началу работы. Юный психиатр и его опытный наставник поднялись на свой этаж. Теплый свет окутал помещение с его узким коридором. Пациенты в своих комнатах радовались приходу тепла в их покрытые холодом жизни. Страх становился для них менее явным, а радость заполоняла части их тела постепенно, не давая к себе привыкнуть.

Лишь где-то в стороне раздавались крики человека, находящегося в бредовых состояниях чаще, чем Риц у себя дома.

Савелий Оснач обратил свой взор на лицо Германа, желая увидеть на нем лишь спокойствие. Он был удовлетворен результатом, полностью оправдавшим ожидания. Герман шел решительной походкой со спокойным выражением лица, светлыми и ясными глазами и легкой улыбкой. Его волосы слегка покачивались на ветру, а очки отсвечивали солнечный свет. Лишь бледная кожа и небольшие синяки под глазами, покрытые синевой, напоминали о еще недавнем срыве.

Дойдя до комнаты больного № 233, психиатры остановились. Савелий Оснач заговорил первым:

– Герман, прошу Вас, посмотрите на данного пациента. Скажите, каков диагноз вы могли бы установить?

Герман посмотрел на человека, стоявшего внутри клетки. Пред ним была женщина средних лет с обеспокоенным, даже возбужденным лицом.

Заметив двух врачей, стоявших перед ее комнатой, она тут же заговорила.

– Здравствуйте! Не правда ли сегодня такой чудесный день? Даже не хочется, чтобы вновь наступала ночь. Но как же без неё? – женщина во время разговора всё время размахивала и странно двигала руками, пытаясь найти для них применение и место.

Герман рассматривал поведение пациента, пытаясь уловить самые маленькие детали, которые могли бы сообщить о диагнозе. Он практически не вслушивался в слова женщины, понимая их непричастность к поставленной задаче:

– Хотя, честно, вставать совсем не хотелось. Точно так же как и вчера. Ну что же вы молчите? – Речь ее становилась все более навязчивой. Ее желание поделиться своими мыслями, не замечая желания других слушать эти реки слов наполненных и опустошенных смыслом, подводили Германа к первой догадке.

Риц резко перебил собеседницу и сменил разговор на интересующие его темы:

– Что вас беспокоит? Может, вам не хватает чего-то?

– Что беспокоит? Знаете, у меня нестерпимо болит всё тело. Какая-то смертельная болезнь поразила всю меня. Я умираю. А в этой больнице всем это абсолютно безразлично. Я не вижу людей, я вижу бездушных тварей. Простите доктор, но как можно сказать иначе, когда я говорю о болях, прошу дополнительных обследований, а мне нагло врут, что я здорова?

Герман взял в руки историю болезни пациента №233, прочитал ее и акцентировал свое внимание на записи: «Проведены обследования органов на наличие заболеваний. Все органы были тщательно изучены. Патологий не обнаружено. Пациент физически здоров». Далее шли результаты обследований. Герман их рассмотрел и согласился с вышеизложенной ремаркой.

– Очень странно. – Продолжил Риц. – Мы с этим обязательно разберемся. Ну а как вы спите? Удобно ли? Ничего не беспокоит?

– Молодой человек, сплю я очень плохо. Помимо болей в теле, тревога и грусть так сильны, что заполоняют время сна своими проявлениями. Я часто чувствую из-за этого безысходность.

Герман покачал головой и задал последний вопрос:

– А для чего вы живёте?

Женщина удивилась вопросу.

– Я? Как вы… Я не знаю. Я не могу понять, хочу ли я вообще жить. У меня нет цели. Я всё потеряла в своей жизни. Все возможности. Все человеческие связи. Я всегда одна. Меня не понимает семья, которая оставила меня здесь. И меня не понимают ваши врачи, врущие о моём состоянии здоровья. При этом я всегда в четырёх стенах. Мне не с кем поговорить. Некуда деть энергию, когда она есть. Мне не дают книг и красок. А, если честно, между грустью и нежеланием просыпаться, я всегда хочу быть занятой, хочу чувствовать, что ещё что-то могу сделать. – И на этих словах она опустила свою голову, погрузившись в меланхолию.