Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова

Читая сочинения, появившиеся в период «послехристианского социализма» (который я веду с эпохи Великой французской революции), мы везде видим в качестве обоснования всех социалистических учений только жалобы на крайнюю обременительность современного труда человека, на то, что у трудящихся отбирается «насильно» некоторая придаточная стоимость в виде государственных налогов и податей и в виде ренты землевладельцев и прибыли капиталистов. Как лучшее средство для поправления всего этого предлагается не поощрение человеческой изобретательности, а низвержение государства, как предлагают анархисты, или уничтожение всякой частной собственности (коммунисты), или только недвижимой вместе с орудиями производства (социалисты). Насущные нужды будущих поколений совсем не принимаются в расчет при исчислении выгод таких преобразований, как нетрудно убедиться, перечитав всю гору хотя бы вышедших в наш послереволюционный период брошюр для граждан-земледельцев и граждан-рабочих или прослушав агитационные речи ораторов на городских и деревенских митингах. Ни в одной из них вы не найдете об этом важном предмете ничего, кроме восклицаний общего характера. Но и в главном русле этого течения мы видим то же самое. Не говоря уже о социалистах-утопистах вроде Томаса Мора или в новейшее время Беллями, рисующих увлекательные фантастические картины будущего строя и считаемых фантазерами (хотя, по-моему, они наиболее правы в окончательных выводах), я остановлюсь только на отсутствии серьезных указаний относительно необходимости очень значительной прибавки рабочего труда (к нужному для собственного существования) — ради устройства лучшей будущности потомков, в проектах Сен-Симона, Фурье, Оуэна и других.

В марксистской литературе, начиная с коммунистического манифеста Карла Маркса и Энгельса (1848 г.), сильно развившейся особенно после выхода трехтомного «Капитала» Карла Маркса (т. I в 1867 г., т. II в 1885 г. и т. Ill в 1897 г.), прекрасно разработан весь процесс «экспроприации», или, лучше сказать, изъятия капиталов из рук рабочих, без полной оплаты, части продуктов их труда, с указанием на то, что это увеличивает время их работы, но оставлено в полной тени и даже освещено совершенно неправильно все, что касается того, на что же идет эта «экспроприированная» часть продуктов. Спросите не только мало читавшего социалиста из современных земледельцев, но даже и из учащейся молодежи, и вы увидите, что он не в состоянии будет ответить трудящимся на этот вопрос ничего, выходящего из пределов известной «Рабочей Марсельезы»:

Богачи-кулаки жадной сворой
Расхищают тяжелый твой труд,
Твоим потом жиреют обжоры,
Твой последний кусок они рвут.

Ответ этот кажется столь очевидным и исчерпывающим свой предмет для научно не развитого ума, что он уже больше ничего не требует, кроме гнева на всех «богатых».

На воров, на собак, на богатых!
Бей, губи их, злодеев проклятых!

(Оттуда же.)

А между тем нет ничего фальшивее такого ответа.

Даже при самом приблизительном подсчете оказывается, что если бы воображаемая «жадная свора» пожрала за год хоть сотую долю того огромного количества придаточной стоимости от труда сотен миллионов рабочих рук, которая за один только день переходит в ее распоряжение, то она не разжирела бы, а лопнула бы сразу от обжорства.

И однако же, ничего подобного не случилось ни с одним капиталистом или крупным землевладельцем за все время их существования.

Куда же идет эта громадная придаточная стоимость?

Тут опять обычный стереотипный ответ: «Вся она истрачивается на предметы роскоши». Эти предметы затем и описываются в ярких красках: бриллианты на женах и дочерях, роскошные дома, картины, люстры, мебель и т. д.

Но и в этом ответе не больше правды или глубины, чем и в предыдущем указании на обжорство.

Он целиком основан на отсутствии в современной социалистической и буржуазной политико-экономической литературе представления о важнейшем после «производства» и «потребления» факторе хозяйственной жизни — о «потребительной ценности» предметов производства[10], или, говоря научным языком, о коэффициенте их индивидуального потребления.

Поясню же на примере, что такое этот коэффициент.

Он, как и все первостепенно важное в жизни, очень простая вещь.

Положим, что мне довольно двух фунтов сахара в месяц, а я решу, начиная с будущего года, из обжорства, съедать по четыре. В год, значит, я буду съедать лишних двадцать четыре фунта, т. е. больше полу пуда сахара, и этот полупуд кто-то где-то должен для меня ежегодно воспроизводить.

Значит, я этим отягощу общий труд современного мне человечества на стоимость или на время производства всего этого количества сахара, заставлю кого-то трудиться на мое обжорство, терять на это соответствующее число рабочих часов. Но все это только потому, что сахар потребляется мной одним и притом целиком.