Четыре жизни академика Берга

Но если были силы, она большую часть дня рисовала: всех и все. Всех, кто заходил проведать ее. Она писала превосходные портреты, которые после окончания художественного училища открыли ей двери в Академию художеств, в класс знаменитого портретиста Кардовского. Она рисовала и то, что рождало ее воображение, тогда ее рисунок терял конкретность и становился воздушным и причудливым, а краски фантастически неуловимыми. Было что-то в этих легких мазках и сиренево-голубовато-розовых тонах от Дюлага, от его необыкновенных иллюстраций к «Тысяча и одной ночи», сюжет которых, переплетаясь с сюжетами Жюля Верна, и рождал особый стиль рисунков Норы.

Она увлекалась и живописью по фарфору. Этому ее научила Елизавета Камилловна, с которой она познакомилась в ту пору, когда мать Акселя еще жила в Петербурге. С этой тонкой работой может справиться только очень аккуратный человек, терпеливый художник с особым чувством колорита. Чтобы краски на фарфоре сохранились, изделия надо обжигать, а это связано со специфической трудностью. При обжиге цвета красок существенно изменяются. И, накладывая их, художник должен воспринимать не исходный цвет, а тот, пока невидимый, но единственно нужный. Это целая наука. Ее в совершенстве знала Елизавета Камилловна, и этим увлеклась Нора. После отъезда Елизаветы Камилловны они продолжали поддерживать связь через Акселя, писали друг другу письма, обменивались работами. Мало что сохранилось у Акселя из работ Норы, но одна миниатюра, портрет ребенка на фарфоре, всегда стояла у него на письменном столе. Трудно представить себе, как ухитрился он пронести столь хрупкий черепок через долгую и сложную жизнь… более полувека этот сувенир неизменно был рядом с ним.

Увлекалась Нора в ту пору и поэзией. Так как сутолока повседневной жизни теперь не съедала ее времени, она заново открыла для себя Гейне и Гёте, с упоением читала «Путешествие на Гарц», «Манфреда», «Дон-Жуана» и поражалась притягательной силе и причудливо-соблазнительным образам, которых никогда не встречала в обыденной жизни. А Ростан с его принцессой Грёзой, а Суламифь… Они переносили ее в мир мечты, романтики. В душе Норы созревало какое-то особое ощущение красоты и прелести, преклонение перед силой человеческого воображения, которое из хаоса окружающих звуков и красок складывает удивительную сказку музыки, поэзии, живописи.

И когда приходил Аксель, они не успевали пересказать друг другу все вновь открытое ими за несколько дней. Нора не только делилась с ним тем, что узнала, о чем думала, не только отстаивала полюбившихся ей немецких поэтов от неприязни, возникшей у него по милости Бурей, но с жадным любопытством слушала его: он был из другого мира, реального, волнующего, где действующими лицами были море, загадочные шхуны, дредноуты, линкоры, крейсеры; она героически пыталась научиться различать их хотя бы по картинкам. Если позволяло здоровье, она сопровождала Акселя в Морской музей, и он показывал ей этот мир, которым увлекался в полную силу восемнадцати лет. Они часами простаивали в порту, там можно было увидеть корабли всех стран, и Нора с удовольствием пополняла свое морское образование. Вот только плавать она не умела и как огня боялась воды. Но, преодолевая страх, выходила с Акселем на яхте в залив.

И когда ее бесстрашный рулевой, по-прежнему без рифов в сильный ветер, чуть ли не клал яхту набок, Нора от ужаса становилась зеленой, а глаза ее округлялись, как у птицы. Однако она не жаловалась и стоически продолжала готовить себя к роли жены моряка.

Объяснение состоялось на четвертом году знакомства у Крестовского острова, после одной из морских прогулок. Отважный моряк хотел выбрать местом признания яхту, но вовремя одумался: на яхте у Норы вряд ли хватило бы сил выслушать и понять его. На яхте она могла решать только один вопрос: утонут они или нет? Поэтому признание в любви состоялось не в столь романтическом месте, зато в более надежном: по дороге домой на конке (проезд три копейки в один конец).

Нора объявила о своем решении Бетлингкам, Аксель написал матери и сестрам; родители удивились этому событию меньше, чем сами его герои, — этого, как видно, ждали давно. Детей благословили. Нора и Аксель стали женихом и невестой.