Четыре Жрицы (СИ)

— Вы знаете, что совсем скоро я отправлюсь к Стратхольму, чтобы поддерживать силы Серебряного Рассвета. Не буду лукавить, эта миссия смертельно опасна, но я не имею права оставаться в стороне. По этой причине я не стану никого принуждать пойти за мной — в этом ордене и так достаточно отважных жрецов и паладинов, пришедших по своей воле. Я вас всех собрал для того, чтобы рассказать об одной важной духовной технике, потому что я, как ваш наставник не смогу всегда наблюдать за вашими деяниями и давать им справедливую оценку. Чтобы правильно пользоваться и силами Света, и силами Тьмы, нужно уметь очищать свою душу. Каждый из нас был на войне, да и без неё совершил множество грехов, которые тянут нас ко дну, словно незримый якорь. Вы можете исповедаться мне или освободиться от тайны, которая вас тяготит. Предлагаю вам открыть душу и попробовать. Приходите в любое время до полуночи. Я хочу узнать, насколько вы открыты, честны и доверяете мне. В завершение я скажу: я был горд быть вашим наставником, пусть некоторые из вас и оказались трусами, — Фаол подразумевал тех, кто панически боялся идти помогать поражённым Плетью, — ведь даже они что-то да почерпнули от меня. Я желаю вам применять ваши знания во благо и не отворачиваться от тех, кто просит вашей помощи. Даже если мы видимся в последний раз, это будет лучшей благодарностью за проведённые вместе дни и годы.

Алонсий закончил речь и ушёл.

Бенедикт и Грейс дождались почти самой полуночи, чтобы, всё же, исповедаться, как и хотел Фаол. Грейс отправила Бенедикта первым, чтобы узнать, как всё пройдёт у него.

— Чувствуешь после этого лёгкость души? — съязвила Грейс, когда её товарищ вернулся.

— Насмехаешься над речью своего наставника? — протяжно и с укором произнёс он, проговаривая последнее слово по слогам.

— Нет. Пойду и я поговорю. Если Алонсий сказал, что это поможет мне стать лучше как жрице, то я сделаю это.

Грейс шагала по наосу и собиралась с духом. Она, конечно же, могла бы рассказать о тщеславии и прочих очевидных грехах, о которых рассказывали до неё очень многие, не пожелавшие искренне открыться, но ей хотелось довериться и ощутить ту самую лёгкость, которую пророчил ей Алонсий.

Сам Фаол сидел в некотором огорчении после беседы с Бенедиктом. Тот, кому он посвятил добрую часть своей жизни, сумел к этому моменту обрести силу и недюжинный разум. Он помнил его ещё подростком, энергичным, импульсивным, наивным в своём максимализме, но добрым и справедливым. И конечно же учитель осознавал, что с годами от этого юноши осталась лишь энергия, которая легко могла бы отвернуть его с пути Света. Таковым был Бенедикт и изменить его Алонсий легко бы смог, зная ученика лучше, чем его когда-либо знали родители. Но он считал это преступным, ведь был убеждён, что каждый человек уникален и имеет право самостоятельно прокладывать свою стезю.

Теперь Алонсий с некоторым волнением ожидал беседы с Грейс.

— То, о чём хотела бы сознаться я, не совсем грех или что-то плохое, — она нервничала и каждое предложение оканчивала глубоким вздохом, — но это меня тяготит. Вам, возможно, и не вообразить, как мне сложно это сказать, но вы велели открыться, чтобы стать лучше, и я хочу попробовать.

— Не бойся, Грейс, излагай, — из другой половины исповедальни послышался спокойный и уверенный голос Алонсия.

— Вы нас учили, что наши заклинания и молитвы должны быть обращены к Свету, но у меня не получается. Источник моих сил и радости — это не Свет, даже не Тьма или какая-то иная сила, а человек.

Фаол задумался, а после ответил:

— Нет ничего плохого в том, когда один человек становится для другого таким источником, но важно не ошибиться, — его голос стал заметно жёстче. — Идти с кем-то рука об руку, исполняя общую миссию, это великое счастье, но слишком мало людей избрали праведный путь… И Бенедикт точно не в их числе.

— Я согласна. И про счастье, и про Бенедикта, но не понимаю, почему мы с вами снова говорим о нём.

Алонсий молчал, и Грейс, не выдержав гнетущей тишины, продолжила:

— Я хочу отправиться в Стратхольм. Вместе с вами.

— Ты точно решила? Это может быть смертельно опасно.

— Я бы не стала говорить об этом, если бы сомневалась. Радость бороться со злом вместе с вами для меня сильнее страха перед смертью, от которой я не буду застрахована даже здесь.

— Так ты говорила, — Фаол вновь запнулся, обдумывая свои слова, — про меня?

— Да, про вас, — Грейс была подавлена: где же та лёгкость от раскрытия тайны? Стало ещё тяжелее и тревожнее. — Надеюсь, узнав это, вы будете не против, учитель.

— Раз так, то отныне мы с тобой больше не учитель и ученик…

Она услышала, как скрипнул стул: Алонсий поднялся и вышел из исповедальни. Затем на долю секунды вновь воцарилась тишина, но жрице этот короткий миг показался бесконечным. Дверь в её половину открылась и Фаол стоял перед ней.

— …теперь твоя учёба окончена, и наступает время практики. А мы с тобой будем на одной ступени, воюя, как ты и говорила, плечом к плечу.