Четырех царей слуга

Мощный взрыв не причинил вражеским укреплениям большого вреда. Взметнувшиеся же в воздух от сильного порохового заряда камни и брёвна полетели в сторону русской позиции. От подрыва своей же мины в тот день погибло 30 человек и свыше 100 получило ранения и контузии. Среди них оказалось много офицеров.

Взрыв подземной мины удручающе подействовал на осадные войска. Патрик Гордон о том оставил следующую дневниковую запись:

«Это вызвало среди солдат сильный ужас и неприязнь к иностранцам. Немало был огорчён и Его Величество. Мина заключала в себе 83 фунта пороха. Таков был третий несчастливый понедельник осады...»

Неудача с минным подкопом никак не подействовала на бомбардира Петра Алексеева. Наблюдая за взрывом со стороны каланчей, он сразу понял, что его царское войско под Азовом постигла очередная неудача. Царь приказал верному Алексашке Меншикову:

   — Скачи к генералам! Скажи им, чтоб делали всё, чтоб войска не унывали. Пусть к ужину выдадут всем по чарке. Побитых схоронить в сей день. Беги.

Гордон выслушал петровского посланца на осадной батарее. Ему нравился этот Преображенский бомбардир, бывший у государя за денщика. Всегда смекалистый, бесстрашный, готовый отличиться во всяком деле. Генерал сказал Меншикову:

   — Передай его величеству, что войска духом не пали. Остальное исполню всё так, как было мне велено.

Хотя за Патриком Гордоном вины не было — подземная галерея велась от позиций генерала Головина, он постарался в тот день не встречаться с государем. Тот был страшен для окружающих, вымещая на них своё раздражение. Досталось даже иноземным военным инженерам:

   — Учиться мины под землёй закладывать идите у Петра Ивановича. Он и свои мины устраивал, и турецкие повидал у Чигирина...

На другой день после губительного взрыва Пётр отписал в Москву думному дьяку Андрею Андреевичу Виниусу:

«А здесь, слава Богу, всё здорово и в городе Марсовым плугом всё вспахано и посеяно, а не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения, в чём, Господи, помоги нам, в славу имени своего святого».

По традиции, большую часть своих посланий самодержец Пётр Алексеевич подписывал по-немецки, кратко — «Питер».

Государь не желал, чтобы по Первопрестольной ходили слухи о постоянных неудачах. В нём всё ещё теплилась надежда на благополучный исход дела. Шотландский наставник мог радоваться, видя, с каким упорством его венценосный воспитанник заступает на бранное поприще.

Пётр настойчиво готовил новый генеральный штурм. Довести минные подкопы до вала не удалось, турки обнаружили их и взорвали. Царь приказал срочно вести новые подкопы и готовиться к приступу. На сей раз он решил ввести в бой лучшие армейские полки — потешные Преображенский и Семёновский, которым предстояло брать крепость со стороны Дона.

Гордон вновь выступил против такого малоподготовленного штурма. Его доводы, профессионального военачальника и инженера, были убедительны только для людей сугубо военных, много повоевавших и повидавших на своём веку. Но они не убедили ни царя, ни его ближайших советников, прежде всего в лице генерала Франца Лефорта.

«Несмотря на все мои доводы, — пишет Патрик Гордон в «Дневнике», — в представлении других генералов потребность видеть город завоёванным взяла верх над всеми затруднениями, причём они не приводили достаточных оснований тому, что они говорили, и даже самое сомнение в победе или во взятии города было истолковано как нежелание, чтобы он был взят».

Царь торопил с подведением под крепостные бастионы минных галерей. Военные инженеры Франц Тиммерман, Яков Брюс, Адам Вейде и прибывший им на помощь швейцарец Морло торопили землекопов с рытьём. Работы велись днём и ночью. Нерадивых подвергали безжалостной порке.

Пётр каждодневно бывал на работах. Каждый раз он расправлял на барабане карту Азова и, твёрдо выговаривая слова, кратко молвил:

— Господа военные инженеры. В сентябре должны взорвать стены. Глядите, думайте. Срок вам — месяц.

Дурная погода осложняла и жизнь в полевом лагере, и осадные работы. 18 сентября разразилась настоящая буря — пошёл сильный ливень с градом. Траншеи наполнились холодной водой. Это было предвестником осенней непогоды, а крепость всё ещё не была взята. Вслед за первыми грозами как-то незаметно подкралась осень с холодными и серенькими, без красок, днями.

В тот же день, 18 сентября, из Москвы прибыл в сопровождении сильного конвоя стольник. Он привёз с собой «казну» — около 70 тысяч рублей серебром и медью для выплаты полугодового жалованья офицерам и стрельцам и несколько меньшего — для «прочих воинских чинов, солдат».

После выдачи жалованья настроение людей заметно поднялось. Между падаток, землянок и шалашей засновали маркитанты и маркитанки, торгующие всякой всячиной, и прежде всего вином. Все говорили о предстоящем новом штурме. Понимали это и турки, которые всё меньше и меньше издевались над осаждавшими с высоты крепостных стен.

Азовский штурм. Слава потешных и бутырцев