Четырех царей слуга

   — То мне ведомо, великий государь Московии. На моих глазах в полках шведской короны столько виновников на дубах красовалось за всякие вольности, что и не перечтёшь.

   — То было в королевстве Свейском. У нас же Русское царство — по своим законам да обычаям живём, московским. Какие языки знаешь для воинского командования?

   — Знаю много по-английски, по-немецки, по-шведски, по-польски. Латынь отменно знаю. Грамотен и арифметике учен.

   — Хорошо, если так изрядно с отрочества учен. Хочешь служить моему царству, воеводствовать в московских полках — учись говорить на русском. Обычаи знай и уважай. От того большая польза тебе будет.

   — Слушаюсь, ваше царское величество. Ваш указ — для меня закон...

Однако одного желания и обладания офицерским патентом, который не всегда прочитывался посольскими толмачами, для поступления на русскую военную службу было ещё мало. Бояре и дьяки с подьячими не зря говорили при иноземцах:

— У нас на Москве дурных нету. Мы люди царские, учёные, грамоту и службу сызмальства ведаем...

После царского смотра Боярская дума своим указом устроила экзамен заморским офицерам. Экзамен был по тем временам самым жёстким и требовательным. Что требовалось от профессионалов солдатского, рейтарского и драгунского строя? Самое сложное — уметь самому зарядить ружьё или пистолет, прицелиться и выстрелить в цель. Ею был большой обрубок бревна, поставленный во дворе на попа. Стреляли с дистанции — для карабина — с тридцати, для пистолета — с десяти шагов.

Но это было ещё не всё боярское испытание на офицерскую зрелость. Требовалось перед знатной по титулам ко миссией правильно прокричать командные слова: при пальбе, при атаке, при защите крепостного вала, при карауле, при походе воинским строем. Надо было показать и правила владения шпагой.

Бояре Иван Михайлович Милославский, тесть царя, не раз уже воеводствовавшие князья братья Голицыны и братья Долгорукие, не говоря уже о думных дьяках, были придирчивы и строги. Иначе нельзя было — царский указ гласил:

«...Буде брать на государеву воинскую службу только тех иноземных капитанов и людей других офицерских чинов, кои зело исправно знают службу солдатскую, рейтарскую, драгунскую и пушкарское дело. Всех иных записывать в солдаты, рейтары и драгуны до познания ими на государевой службе нового иноземного строя».

Такой невиданный ещё экзамен на профессиональную зрелость немало поразил Гордона. Казалось бы, опытные вояки приехали наниматься на службу, а как зарядить мушкет — не умели, палили так скверно и неметко, что бояре давились от смеха, уткнувшись в широкие воротники соболиных шуб. А уж со знанием командных слов было совсем худо. Только шпагами все кандидаты в царские офицеры размахивали яростно и видно. Это умели все.

Тем, кто и зарядить со ствола карабин не мог, не знал, куда горящий фитиль приставить, как прицелиться, как скомандовать солдату, тем бояре через толмача говаривали не без усмешки:

   — Господин немец! Царёво слово таково — хочешь служить нашему государю, то иди пока в солдаты (или рейтары, или драгуны). Научишься у нас правильному иноземному строю и стрелять — тогда и получишь людей воинских в начальство, будешь офицером младшим новоприборного полка. Таков тебе сегодня наш боярский сказ.

От таких слов неудачник, приехавший в Москву из-за моря, приходил в ярость, хватал толмача за кафтан и кричал невозмутимо смотрящим на него боярам и дьякам что-то обидное. Те только покачивали бобровыми и лисьими шапками, приговаривая про себя:

   — Гневайся, немец, гневайся. Но коль ратной науки не знаешь — то делать тебе на царёвой ратной службе нечего...

Иноземцы, крича, обязательно размахивали перед экзаменационной командой Боярской думы своими офицерскими патентами. Они, не жалея сердечного пыла, доказывали, что патент на звание полковника или ротмистра вручён им собственноручно таким-то королём, герцогом, маркизом, маркграфом. На что бояре и дьяки отвечали такому разъярившемуся по-русски:

   — И офицерский патент-то у тебя, душенька, воровской. Сам небось написал, а трактирщик тебе печать изготовил. Москву-матушку нашу не обманешь, голубчик залётный...

К слову сказать, из проваливших экзамен на офицерство из Московии уезжали лишь немногие. Запрятав подальше и понадёжнее патент, такие ландскнехты шли рядовыми в новоприборные солдатские, рейтарские, драгунские полки. Получали подъёмные и устраивались на жительство в Немецкой слободе, снимая там комнаты и углы.

Перед боярами Гордон, казалось, превзошёл сам себя. Пороху для заряда отмерил ровно-ровно. Пулю в ствол мушкета загнал одним ударом. С первого выстрела попал в цель — аж щепка в палец толщиной отлетела в сторону. С первого выстрела поразил мишень и из пистолета. Командные слова выкрикивал столь строго, что даже его коллеги с опаской стали поглядывать на шотландца.

Приговор бояр по личности служилого иноземца из армий шведской и польской короны был удивителен и редок. Слово сказал сам боярин Иван Михайлович Милославский: