Четырех царей слуга

   — Господин майор! Чёрный люд бунтует, с Тверской и Китай-города валом валит. На Каменном мосту стрелецкий караул побит, бердыши у них отобраны...

Патрику Гордону ещё не приходилось сталкиваться с народным возмущением. Но он знал одно — у московских ремесленников, мелких купцов да нищих огнестрельного оружия нет. А если они идут толпой, хоть и грозной с виду, то и порядка нет. Поэтому он без раздумий скомандовал караулу:

   — Барабанщик — бить тревогу! Всем в строй! Мушкеты — зарядить, фитиля — запалить! Всем к воротам строем!

Вид караула в сотню солдат, держащих в левой руке зажжённый, дымящий фитиль, немного отрезвил толпу, напиравшую на цепь стрельцов Стремянного полка. Их сотник уже охрип, увещевая горожан не бунтовать и не гневить царя-батюшку. Подъехав к возмущённым и кричащим людям, майор поднял вверх руку в железной перчатке. Немного стихло.

   — Народ! Я призываю вас не бунтовать и разойтись по домам! Иначе будет приказ палить, а воров-заводчиков — хватать...

В ответ несколько брошенных из толпы камней чиркнули по стальной гордоновской кирасе. Испуганный криками конь всё пытался подняться на дыбы и повернуть назад — Гордон с трудом удерживал его на месте. Несколько стрельцов и солдат под ударами дубин и оглобель от телег упали перед воротами. Не спасали далее стальные каски. Видя такое дело, начальник кремлёвского караула скомандовал:

   — Солдаты! Пали!

Нестройный залп, отчасти в воздух (не все солдаты решились стрелять в толпу), звучным эхом отозвался и на Красной площади, и среди домов за кремлёвской стеной. Несколько смутьянов упало на землю. Майор снова скомандовал драгунам:

   — Палаши и шпаги — вон из ножен!

С коня он видел, как бунтующая толпа стала быстро таять и отхлынула от защитников Спасских ворот. Крикунов почти не осталось. Из Кремля к нему бежала подмога — царские стольники с саблями наголо, ещё стрельцы с бердышами и фузеями, местные жильцы с дубинами. Несколько конных столичных дворян в полном воинском убранстве скакали впереди. В городе почему-то били в колокола.

Участие «шкотского немца» в подавлении вооружённой рукой Медного бунта вошло в послужной гордоновский список красной строкой. В Боярской думе в присутствии самого государя Алексея Михайловича было говорено:

   — А служилый иноземец майорского чину Патрик Гордон ту воровскую толпу в Спасские ворота не пропустил, палил по ней и повернул назад, в Китай-город. Мужество показал отменное и был при карауле начальником бесстрашен.

На такой боярский сказ царь-батюшка ответствовал:

   — Сего Гордона надо привечать добрым словом и ласками. Он Московскому царству ещё послужит в высоких начальных чинах. Время тому ещё будет...

В Москве, и особенно в Немецкой слободе, общительный и, как сейчас говорится, коммуникабельный Патрик Гордон довольно быстро приобрёл широкий круг знакомых. Скованность была чужда его характеру, и он сразу сближался с самыми разными людьми. Поражали его энергия, предприимчивость, работоспособность и трудолюбие. На фоне других иноземных офицеров московского гарнизона шотландец выглядел предпочтительнее. И не только благодаря участию в подавлении Медного бунта.

Удивительно, но факт — едва ли не с первых дней выходец из графства Эбердин стал признанным главой шотландского землячества. Строгость в исполнении католических обрядов тоже заставила кукуйцев обратить на него внимание. Тем более что Патрик Гордон всегда уважительно относился ко всем другим христианским религиям, их обрядам и праздникам. Служилый иноземец был веротерпим, что делало ему честь.

Он проходил службу в драгунском полку, обучая конных солдат европейскому строю, стрельбе из ружей, владению палашом, несению караульной службы, воинской дисциплине, пониманию различных команд. Полковник Джон Кроуфорд мог быть вполне доволен исполнительным и инициативным помощником-земляком, не раз отмечая в приказах деятельного офицера.

Наряду с исполнением обязанностей в полку Патрик Гордон вёл обширную деловую и частную переписку, не считая подробных, почти ежедневных записей в «Дневнике». Иногда он писал по 15 писем в день, поддерживая постоянную связь с родственниками и близкими людьми, разбросанных ветром истории по всей Европе.

Драгунскому офицеру оказалась не чужда и деловая хватка. Гордон, как и многие иноземцы на русской службе, активно занимался коммерческими операциями, проявив практический ум и расчётливость. Таких людей в Немецкой слободе уважали. Он теперь стал вступать в долю с «англицкими гостями», то есть купцами из Англии, которые в большом количестве вывозили из Московии через порт Архангельск много строевого корабельного леса, пеньки, смолы, воска, мехов и прочих традиционных русских товаров.

Оказавшись на царской службе, которая давала хорошую перспективу для служебного роста и материального благополучия, Гордон решил устроить личную жизнь. Женившись на 13-летней дочери полковника Будкевена (или Бокховена) Катарине, он укрепил своё положение в Москве. Ибо российский царский двор в силу вековых русских традиций не жаловал холостых родовитых людей и служилых иностранцев.