Четырех царей слуга

Русские не отвечали на стрелы. Сильный ливень превратил в ничто пороховые заряды стрелков, не горели фитили ружей. Положение спасли пушкари солдатских полков: накрывшись тулупами, они подсыпали сухого пороху, и пушки сделали по нескольку выстрелов картечью и «сечкой» — рубленым железом по близко мечущимся вражеским конникам. Больше всего досталось лошадям, которые в предсмертной агонии сбрасывали седоков, топтали их на земле, в ярости кусали соседей.

Видя такое гиблое дело, ханские мурзы протяжно закричали. Вражеская конница развернулась и отступила, через несколько минут скрывшись в ненастной мгле.

Бутырцы оказались в том бою в числе тех, на кого выпала основная тяжесть схватки. Патрик Гордон не скупился на похвальное слово солдатам, зная им истинную цену:

   — Молодец, капрал! Видел, как ты ссадил конника багинетом. Учи тому всё своё капральство...

   — Герои и вы, вся четвёртая рота. Устояли, не дрогнули.

   — Всем полковым чинам на привале от меня по чарке вина...

Но перед тем как сказать слова похвальные, генерал свершил одно обязательное для воина-христианина дело. Он трижды перекрестил то место на стальной кирасе, куда попала на излёте татарская стрела. Чуть слышно прошептал для себя:

   — Да храни меня, Господи, от вражеской стрелы, пули и ятагана. Сбереги меня, Господи, на войне...

Бой в грозовую ночь в Черной Долине князь-воевода Голицын посчитал за победное дело. Он поблагодарил за ратный успех всех полковых командиров. Среди отличившихся отметил бутырских солдат. Под надёжным казачьим конвоем в Москву умчался о двуконь вестник.

Царевна Софья после зачтения в Боярской думе голицынского донесения приказала по всей Первопрестольной под образами развесить на столбах грамоты. В них при большом сходе людей охочие грамотеи читали во весь голос:

«Мы, великие государи, тебя, ближнего боярина и сберегателя, князя Василия Васильевича Голицына, за твою к нам многую и радетельную службу, за то, что такие свирепые и исконного Креста Святого и всего христианства неприятели твоею службою не нечаянно и никогда не слыханно от наших царских ратей в жилищах их поганских поражены, и побеждены, и прогнаны...»

Второй Крымский поход закончился такой же неудачей, как и первый. Русской армии, подошедшей к Перекопу, пришлось повернуть назад. Крымский хан на сей раз просто перехитрил князя Голицына, завязав с ним мирные переговоры, которые умышленно затягивались под различными предлогами. Русские же полки не могли долго стоять в бездействии — таврическая степь выгорала под лучами летнего солнца, кони гибли от бескормицы, с трудом добывалась здоровая вода. Воды же из Гнилого моря — Сиваша — было в избытке. Но её не пили даже степные звери и птицы.

Нелегко далось князю Василию Голицыну решение об отступлении. На ночном военном совете главнокомандующий советовался с воеводами о дальнейших действиях. Те единодушно ответили:

— Служить и кровь проливать свою готовы, только от безводья и бесхлебья изнужились, промышлять перед Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!..

На том военном совете генерал Пётр Иванович Гордон смолчал. Он видел в подзорную трубу Турецкий вал с Перекопской крепостью, где засел янычарский гарнизон. Но даже заикнуться о штурме Перекопа не решился. Знал, что бесполезно.

Крымчаки опять подожгли степь, и русские полки отходили на север по гари, в густом дыму, низко стлавшемуся над землёй. Отход армии прикрывал сильный арьергард под командованием генерала Патрика Гордона. Крымский хан и на сей раз не отважился вывести главные силы своей многотысячной конницы за Перекоп. Лишь небольшие отряды всадников в течение недели «наезжали» на пехотные полки арьергарда. Каждый раз нападения легко отбивались ружейными залпами в упор и пушечными выстрелами.

Весь обратный путь Гордон проделал верхом во главе Бутырского полка. Его не покидала мысль, навеянная всем ходом событий последних двух лет:

«А будет ли третий Крымский поход? Ведь не так силён фортецией Перекоп, сколь трудно дойти до него по степи. Но ведь дошли же до самого Крыма со второго раза. Ещё как дошли...»

Генерал Гордон разрешает династический спор в России

Возвратившись в Москву, Пётр Иванович не сразу уловил в её атмосфере что-то новое, тревожное. Ему показалось, что огромный стольный град словно затаился перед большими событиями. И было от чего.

Переночевав в своём доме, порадовав жену и детей нехитрыми подарками с Украйны, повесив на стене библиотечной комнаты пучок татарских стрел, Гордон поспешил к своему любимому государю. Однако на сей раз до него добраться оказалось не так-то просто.

Гордоновскую карету на въезде в Преображенское остановили потешные солдаты, все бритые и усатые, в зелёных кафтанах. Незнакомый сержант долго расспрашивал служилого иноземца, кто таков и по какому делу прибыл в царское село. Подошедший Преображенский капитан из немцев сразу уладил дело, узнав генерала — любимца царя.