Четырех царей слуга

Вид преображенцев поразил Петра Ивановича. До того они носили кафтаны разных цветов — тёмно-зелёные, коричневые, синие и «дикого», то есть не поймёшь какого, цвета. Дело было в том, что форменная верхняя одежда шилась из сукна, какое только присылалось из казённых запасов. А дьяки из царских кладовых могли прислать куски сукна какой угодно расцветки.

Теперь же дело было совсем другое — преображенцы все как один оделись в зелёные суконные кафтаны и алые штаны. Кафтаны носились на серебряных пуговицах и были обшиты «шнуром золотным».

Царь Пётр Алексеевич обрадовался возвращению своего наставника по военным наукам. Сразу же спросил:

   — Ваша милость, видел ли ты мундиры моих преображенцев? Я у них сейчас сержант в бомбардирской роте.

   — Мой государь! Я так рад тебя видеть после Крыма и так был изрядно удивлён потешным караулом перед Преображенским. Солдаты как на подбор, а их кафтаны — одно загляденье для человека военного.

   — Ты, ваша милость, наверное, уже ведаешь, что у меня теперь два полных батальона потешных — Преображенский и Семёновский?

   — Ведаю, государь. Знаю, что каждый из них по силе больше стрелецкого полка сегодня будет. А то и сразу двух.

   — Как там князь Васька Голицын? Почему и во второй раз не побил крымского хана?

   — Не смог. Обхитрил его хан, затеяв переговоры. А степь желтеть тем временем стала. Безводье кругом.

   — А разве нельзя было штурмовать Перекоп-то? Ведь в войске чуть ли не весь пушечный наряд из Москвы был. Почему такое случилось?

   — На штурм, ваше величество, надо было ещё решиться. На войне бездействовать — значит многое делать себе только во вред.

   — Ладно, с Васькой Голицыным как с воеводой сестрицы Софьи мне всё ясно. А теперь, любезный мой Пётр Иванович, пойдём, я покажу тебе мою токарную мастерскую. Нартов в ней новый станок поставил вчерась. Ещё не испробовал его в работе.

   — Весьма охотно, ваше царское величество...

Второй Крымский поход стал своеобразным прологом смены царской власти в России. Летом 1869 года произошёл открытый разрыв Петра I, который теперь опирался на два отлично подготовленных пехотных потешных полка, и царевной Софьей, которая безуспешно пыталась опереться на полки столичного гарнизона, прежде всего стрельцов.

7 августа Фёдор Леонтьевич Шакловитый, начальник Стрелецкого приказа, собрал в Кремле по сотне надёжных стрельцов из ^четырёх полков с оружием. Явно просматривалось намерение напасть на село Преображенское и «побить» в нём потешных. Но два преданных Петру стрельца из царского Стремянного полка — Мельгунов и Ладыгин — поскакали ночью в Преображенское, чтобы предостеречь юного государя.

Бежавший из села Преображенского в Троице-Сергиев монастырь Пётр Алексеевич действовал решительно. Среди прочего он потребовал от командиров стрелецких и солдатских полков московского гарнизона явиться к нему 18 августа в Троицу. Генералу Гордону запретил это сделать князь Василий Васильевич Голицын, и тот послушался его, хотя все симпатии командира были уже давно на стороне Петра.

Однако уже 4 сентября царевна Софья лишилась опоры в лице служилых иностранцев и солдатского Бутырского полка. Они ушли к её брату, Петру, в Троицу во главе с генералом Патриком Гордоном. Писатель Алексей Толстой в романе «Пётр Первый» так описывает это событие:

«...Неподкупный и суровый воин, Гордон пришёл к Василию Васильевичу (князю Голицыну. — А. Ш.) и показал указ Петра явиться к Троице.

   — Голова моя седа и тело покрыто ранами, — сказал Гордон и глядел, насупясь, собрав морщинами бритые щёки, — я клялся на Библии, и я верно служил Алексею Михайловичу, и Фёдору Алексеевичу, и Софье Алексеевне. Теперь ухожу к Петру Алексеевичу. — Держа руки в кожаных перчатках на рукояти длинной шпаги, он ударил ею в пол перед собой. — Не хочу, чтоб голова моя отлетела на плахе.

Василий Васильевич не противоречил — бесполезно: Гордон понял, что в споре между Петром и Софьей Софья проспорила. И он ушёл в тот же день с развёрнутыми знамёнами и барабанным боем... Это был последний и сильнейший удар...»

Писатель Алексей Толстой не преувеличивал. Открытый уход Бутырского полка из Москвы лишил Софью Алексеевну последней военной силы, на которую она могла реально опереться в попытках удержать за собой столицу. На стрельцов у неё надежды больше не было.

Генерала Петра Ивановича Гордона в Троице сразу же допустили к царской руке. Пётр I его обнял и целовал многократно со слезами, и Гордон клялся служить ему до смерти. Генерал привёл к новому государю, помимо солдат-бутырцев, служилых на Москве иноземцев — офицеров, рядовых драгун и рейтар.

Бутырский полк за участие в Троицком походе получил царскую награду — прибавку жалованья, сравнявшись по нему со стрелецкими московскими полками. Генерал Патрик Гордон был назначен начальником обоих выборных полков столичного гарнизона — Бутырского и Первомосковского. Ему тоже прибавили жалованье. По сему поводу «шпанский немец» заметил: