Четыреста лет царского дома – триста лет романо-германского ига

ИСТИНУ ГОВОРЯТ ТОЛЬКО ОДИНОЧКИ

А.Зиновьев

В Америке существовала и есть до сих пор культура так называемого пуэбло. «с. 65. Слово «пуэбло» испанского происхождения. Оно означает народ, город, поселение, деревню. На Юго-Западе Северной Америки, особенно в Аризоне и Нью-Мексико, это слово использовалось испанцами специально для обозначения многоэтажных, по большей части сооружавшихся из адобов (адоб — высушенный на солнце кирпич, приготовленный из глины, смешанной с соломой или травой) построек индейских поселений….

с. 66. Обитатели пуэбло принадлежали к резко отличавшимся одно от другого племенам, говорили на самых различных языках и имели различную историю. Все они являлись земледельцами.

В архитектуре пуэбло важную роль играли сооружавшиеся наполовину под землёй кивы. Вход туда женщинам был строго-настрого запрещён. «В отличие от Новой Испании здешние племена не имеют вождей и управляются советом старейшин», — писал Кастаньеда.

Каждое пуэбло представляло собой своего рода самостоятельную «республику». Торговля между различными племенами осуществлялась редко…

с. 67. Их религия, обожествлявшая природу и в которой особое место отводилось солнцу, наиболее ярко проявилась в танцах. Эти танцы, не претерпевшие до наших дней почти никаких изменений, может увидеть современный турист.

Рыба чаще всего почиталась священной и потому не употреблялась в пищу (рыба — знак Христа — моя вставка).

с. 69. [В XIX столетии] …антропологи и археологи впервые обратили внимание на пуэбло и обнаружили, что жители этих глиняных небоскрёбов не были первыми американцами и что задолго до них здесь жили и исчезали целые народы».

Выдающимся исследователем американского Юго-Запада был Банделье. Там, на берегу реки Пекос, в одном из пуэбло племени мескалеро-апачей («москалей»? — моя вставка) родился, по преданию, Винниту — благороднейший из индейцев. Банделье обмерил развалины Пекоса с такой точностью, которую ни до, ни после него никому не удалось превзойти. Владея многими языками, он впервые перевёл и прокомментировал старые испанские источники…

Он родился в 1840 году в Берне в семье офицера. «О его матери друг Банделье Лумис утверждал: государственной тайной является то, что по материнской линии в его венах течёт царская кровь…. Достоверно известно, что она была царской аристократкой».

Банделье является автором романа «Дилайт Мейкерс» (нет русского перевода — моя вставка), где им творчески переработаны результаты антропологических, этнографических, социологических, ботанических, зоологических, географических и исторических исследований и наблюдений, которые тот проводил на протяжении долгих лет жизни в районах пуэбло.

Эта книга — уникальное явление. Она стоит вне традиционных историко-литературных категорий, представители которых…до нынешнего дня, как пишет Керам, не посвятили ей ни строчки. Отчего такая сдержанность?

В докладе в Нью-Йоркском историческом обществе в 1885 году Банделье сказал: «Дни исторических романов сочтены. Прогресс в развитии вспомогательных научных дисциплин достаточно велик, чтобы поднять американскую историческую науку на такую высоту, на которой она превратится в критическую и благодаря этому приносящую конкретную пользу отрасль человеческого знания».

Вот в этом он и ошибся: россказни на исторические темы, замешанные на лжи, до сих пор во всём подлунном мире являются главным занятием учёных, политиков и школьных учителей.

8 сентября 2013 г. Воскресенье

Мой родной Максим!

Наша встреча через годы и расстояния близится к концу. Пора и мне расслабиться. За эти пять месяцев я сам стал рабом, рабом обязательств перед тобой. Писать было интересно, потому что я почти уже и теперь уверен, что мои усилия даром не пропадут. Ты подаёшь большие надежды как будущая зрелая личность, которой я помогаю быстрее «встать на ноги».

Этим летом я начал впервые в жизни (!) читать замечательную книгу выдающегося детского хирурга советских времён Станислава Долецкого [151*]. Ранее она мне не попадалась в руки, как не встречались и коллеги, которые могли бы её рекомендовать. Он пишет: «Люди, обладающие свободным временем и возможностью проговаривать свои наболевшие вопросы с коллегами или друзьями, не будут испытывать стремления к общению с бумагой. В разговорах уточняются неясные вопросы, решаются спорные проблемы. Можно действовать…Человек начинает писать, когда лишается возможности заниматься своим делом в том объёме, как он мог бы и должен был бы им заниматься. Или он упирается в своих действиях в такую непреодолимую преграду, разрушить которую он не в состоянии».