Четырнадцать дней

У меня в голове помутилось. Неужели Мэн привезла его? Не может быть! Передо мной стоял отец, но не такой, каким я видела его последний раз в доме престарелых в Нью-Рошелл: лежащим в кровати жалким подобием самого себя, с обвисшей кожей и блеклыми глазами; костлявая рука стискивает и отпускает край одеяла. Я обомлела от смеси ужаса и восторга.

– Я помню, как уснул в своей кровати в нашей квартире на Пойер-стрит, – медленно заговорил отец, сморщив лоб в усердной попытке восстановить события. – Потом мне приснился сон, будто я проснулся в очень странном месте. Женщина в белом вошла в комнату и заговорила на непонятном языке. Я постарался вспомнить, как туда попал, но не знал ни кто я, ни что произошло и ничего не помнил про свою жизнь. Пока я в панике копался в собственной голове, отчаянно пытаясь найти хоть какие-то воспоминания, одно я все же нашел: у меня была дочь! Ты. Но вот ведь в чем ужас: я помнил твое лицо, а имя забыл. А вся остальная моя жизнь и вовсе оставалась в тумане.

Слушая отца, я почувствовала, как по затылку поползло весьма странное леденящее ощущение.

– В том сне я испугался, что потеряю свое единственное воспоминание, поэтому нарисовал твое лицо. И спрятал набросок. – Он снова сделал долгий глубокий вдох. – А потом не помню, как именно, но… я оказался здесь.

– Папа, а как же дом престарелых? Пандемия? Мы ведь на карантине!

Он дернул рукой, словно отмахиваясь от всего, даже не слушая.

– Есси, девочка моя! Ты выглядишь совсем здоровой! Астма тебя больше не беспокоит?

Он встал с кушетки – безо всяких усилий, хотя месяц назад не мог даже сесть в кровати. Когда он поднялся, с его колен слетел бумажный листок и приземлился на асфальт крыши, возле ноги Кислятины.

Мы все уставились на листок с изящным наброском лица девушки.

– Моя маленькая Землянка, – смущенно усмехнулся отец. – Я боялся забыть.

И тут меня прорвало. Листок бумаги развеял наваждение.

«Да плевать на ковид!» – подумала я и бросилась к отцу, уткнулась лицом ему в грудь, ощутила, как его руки обнимают меня.

Плевать, если эти объятия обрекут нас обоих на смерть. Я прикоснулась к другому человеку – впервые за много недель, а по ощущению, так даже лет и целых жизней, которые дурацкий карантин у нас украл. Я чувствовала, как его рубашка мокнет от моих слез.

Дама с кольцами откашлялась, затем еще раз, погромче.

– Милочка, не забывайте про дистанцию! Вы ведь не хотите передать вашему папе, гм, ну вы знаете…

Наступившую паузу прервала Мозгоправша, не сводившая глаз с потертого рисунка.

– Не думаю, что дистанция все еще имеет значение, – тихо произнесла она, поднимая взгляд.

– Вы о чем? – возмутился Евровидение. – Разумеется, она имеет значение! Мы должны выровнять кривую заболеваемости, черт бы ее побрал!

– Я так не думаю.

– Ой, ну ради бога!.. – Дэрроу вдруг осекся.

Все застыли.

– Что за чушь! – никак не мог успокоиться Евровидение. – Да о чем вы вообще говорите?

– Она про нас говорит, – ответила Амнезия. – Про всех нас. Я имею в виду, как он и сказал, наши воспоминания очень смутные. Я и сама задавалась вопросом, как сюда попала.

– Мы здесь живем! – заявил Евровидение. – Нас закрыли на карантин в этой развалюхе из-за смертельной пандемии!

– Кто еще немного сбит с толку? – поинтересовался Рэмбоз.

– Вообще-то, до ковида я жил в отличной квартирке в Челси, – сказал Дэрроу.

С почти озорным видом Дама с кольцами подняла руку и стянула маску с лица, позвякивая украшениями. Глубоко вздохнула и улыбнулась.

– Что вы делаете? – воскликнул Евровидение.

– Я полагаю, нам больше не нужно беспокоиться о масках и социальной дистанции, – медленно произнесла она. – Похоже, теперь мы вышли за эти пределы.

– Вышли за пределы чего? Что вы имеете в виду? – громко спросила Хелло-Китти.

Отец смотрел на меня в поисках объяснений. Я вспомнила про жуткий приступ астмы в марте и, кажется, поняла.

– Она имеет в виду, что теперь мы не может заразиться ковидом, – объяснила я. – Никто из нас не может.

Евровидение сжал подлокотники своего трона так, что побелели пальцы, словно цеплялся за само существование мира.

– Что вы все пялитесь друг на друга? Что происходит? – заорал он, спрыгнул с кресла и сбил керосиновую лампу.

– Dios mío! – взвизгнула Флорида, отпрыгивая от кучи листьев, загоревшихся у нее под ногами.

– О господи! Пожар – вот что происходит! – завопила Кислятина при виде горящего керосина, растекающегося по крыше.

Евровидение с воплем попытался потушить огонь, выплеснув на него мартини. Дурацкая идея: пламя с ревом взметнулось вверх – он отшатнулся.

Кислятина схватила бутылку вина, переступила через огонь и вылила на пламя. Я опорожнила термос с пастис, остальные тоже пожертвовали своими напитками, с разным успехом, пока Хелло-Китти не бросила целое ведерко льда на лужу керосина, что мгновенно все потушило, оставив дымящееся, вонючее, пузырящееся месиво из алкоголя на асфальте.