Четырнадцать мгновений бармена

Девушка рассмеялась. Она смеялась искренне, завалив голову назад, и от этого мне даже стало неловко.

— Боитесь, что тоже упаду, как тот мужик вчера? — усмехнулась моя собеседница.

— Ну… вы же — девушка…, — замялся я. — Обычно девушки пьют что полегче…

— Немного не так. Я — сначала — хирург. А уже потом — девушка. Хотя, я себя уже ей не ощущаю, если честно…

Она потупила взгляд и опёрлась головой на руку.

— Всё время операции, пациенты… кровь… хирургичка… Я посвящаю этому себя. Свою жизнь. И это начинает надоедать. Мозги кипят, проще говоря. Не потому что выбрала не то призвание или ещё что… — нет! Просто я уже не чувствую себя человеком… что уж там девушкой?.. Я как будто робот — процедурная, операционная, кабинет. Процедурная, операционная, кабинет… Изо-дня в день одно и то же. Бывает, ночуешь так прямо — на ходу. Начальство-то ещё понимает, как-то жалеют нас немного, а вот парни…

Я заметил, как на её щеке появилась слеза.

— Ну, как им объяснить, что работа у меня такая?! Что я не изменяю им с врачами другими, а просто, блять, извиняюсь, на операциях!

Она снова выпила бокал абсента и ненадолго закатила глаза, видимо, чтобы сдержать слёзы.

— А как есть свободное время — так чего я им внимания не уделяю? Не могут понять, что я запарилась, наверное, нет?! Что стоять у стола, согнувшись, по несколько часов — это не в «Доту» катку сгонять!

Как она ни старалась, но слёзы всё равно, понемногу, лились из её глаз, хотя голос ни капли не дрожал.

— Знаете, иногда хочется оставить эту чёртову работу и начать жить для себя. Хотя бы на неделю! Чтоб поспать сутки-двое. Чтоб поесть нормально, а не перебиваться, чем Бог даст. Чтоб не видеть ни крови, ни хирургичек, ни скальпелей… А потом, знаете, смотришь — упал кто-то на улице с приступом… а ты уже на автомате летишь к нему. Просто потому, что ты знаешь, что делать. И, видимо, знаешь это только ты, ибо остальным всё равно. Люди, вообще, такие равнодушные. Кому-то плохо, а никому не интересно. Это хорошо ещё, если в скорую позвонят, а также ж и это не делают. И вот, получается всегда одно и то же, — кто, если не я? Да ебись оно всё конём, хочется сказать. Но нет. Всё-таки, Бог нам такого пока ещё не сказал, хотя тоже хочет, наверное. Вот и я, наверное, не могу. Да и, когда трезвая, понимаю, что не особо-то и хочу.

На её лице, наконец-то, появилась лёгкая улыбка, а щёчки налились румянцем.

— Так приятно, понимаете, когда операция кончилась, ты приходишь в кабинет и просто лежишь на полу… потому что спина устала, пока ты согнутый стоял несколько часов с красными руками… Потом приходишь в палату к пациенту, а он уже ничего — живчик — разговаривает, смеётся, тебя расцеловать хочет — приятно так всегда!.. Даже не от благодарностей их приятно, а от осознания того, что ты — их единственный шанс остаться с нами… не уйти Наверх… и ты даёшь им руку, чтоб ухватиться. Вот это реально радует!

Она выпила очередной бокал абсента и закашлялась:

— Ну, хватит на сегодня…

— С вами всё хорошо? — спросил я.

— Обижаете! — усмехнулась она. — Отличное пойло! Хотя… лучше чистого спирта нету в мире ничего!

Девушка снова рассмеялась и соскочила со стула.

— Спасибо, что не прогнали меня и не перебивали! — сказала она. — Врачам тоже иногда нужна помощь. Даже такая…

Я не успел и слова сказать, как моя собеседница поспешила к выходу и скрылась в проёме.

Она и поныне захаживает к нам в бар. Всё также пьёт «Ксенту», иногда разнообразя водкой. Всё в этом же костюме. Всё с такими же усталыми, красными от недосыпа, но такими красивыми и добрыми глазами, за печалью которых читается фраза — «я — счастлива!».

Вертухай

В нашей стране так много людей в погонах, что складывается чувство, будто вся страна — сплошной военный лагерь. Настолько милитаризованы все ведомства. Ну, или, хотя бы, большинство уж точно.

Одним из немногих «райских уголков», где можно было не видеть ни полицейских, ни прочих «погонников» — был наш бар. И то сюда, время от времени, заглядывали разные силовики. Как правило, с целью что-то быстро купить и забрать с собой. В основном, конечно же, стражи порядка.

На моей памяти, по крайней мере сколько я работаю, к нам лишь раз заходил военный — лётчик по имени Анатолий. Вроде как, я раньше про него уже рассказывал.

Но, как известно, раз на раз не приходится.

Однажды на пороге нашего заведения появился человек в форме. Я даже сначала не понял кто это — полицейский или очередной какой-то военный? В тёмно-синем кителе с золотыми погонами, на каждом из которых было по одному… бордовому, красным этот цвет трудно было назвать, просвету, и по три золотые звёздочки. Под кителем сияла белая рубашка, форменный галстук. Сам обладатель этой формы был молодой человек, однако, молодость можно было увидеть лишь по глазам и то еле-еле… Лицо уже начало покрывать морщинами, было немного отёкшим. Когда он снял фуражку, то я увидел его седеющие короткие волосы. Кое-где всё ещё оставался их прежний буроватый цвет.

Он сел на барный стул перед моей стойкой, положил фуражку и сказал грубым прокуренным голосом:

— Водки…

Я поспешил уточнить: