Чезар

Иваныч восседал на обрубке бревна возле поленицы и смотрел на меня, усмехаясь. На коленях у него лежал автомат, не охотничья «Сайга», а настоящий АК.

— Ты чё, Иваныч? — спросил я, поднимаясь и чувствуя онемелость во всём теле.

Его глаза слезились. Он установил автомат вертикально, прикладом на колено, и отёр грубой ладонью.

— Зверь-машина, — с гордостью сказал он, любуясь.

Он прицелился в ствол сосны, и в его позе проступила молодецкая устойчивость, словно автомат был тем недостающим элементом каркаса, без которого весь Иваныч терял свою твёрдость.

— Зверь, — повторил он. — Рельс простреливает.

— И патроны есть? — спросил я, растирая лицо.

— Есть, есть, — радостно закивал Иваныч. — Много.

Кэрол спала, уткнувшись в Лисово плечо. Он лежал, неестественно запрокинув голову.

— И куда ты с ним? — спросил я Иваныча, кивая на автомат.

— Война! — ответил он веско, словно сообщал мне новость. Глаза его блестели.

— Да не война, Иваныч. Освободительная операция. Чего ты всполошился? Никто к тебе не придёт. Они этих гнид-ордынцев до самого Арала погонят.

— Ехать надо, — сказал он упрямо. — Своих не бросаем. В Магнитогорск надо.

— Да кто тебя там ждёт? Ты без документов, с автоматом, небритый — они тебя за террориста примут.

На Иваныча мои доводы не действовали, и он лишь крепче сжал своё орудие и запыхтел, точно ребёнок с любимой игрушкой. Меня вдруг осенило:

— Иваныч, ты погоди: я же к тебе от Рыкованова с заданием приехал.

Иваныч насторожился. Я продолжил:

— Рыкованов велел тебе обеспечить безопасность тыла, понятно? Ты должен находиться здесь и сообщать местным органам полиции о любых подозрительных лицах. Сейчас сюда могут пойти диверсанты, так что ты нужен здесь. Но стрелять не велено, понял? Лишний шум не нужен. Я сейчас кое-какие вещи заберу и уеду, а недельки через две вернусь и обсудим: может быть, вместе на фронт рванём, если ещё не закончится.

Иваныч не ответил: по его виду было понятно, что магическая фамилия Рыкованов сделала своё дело, и всё же, поглаживая автомат, он казался разочарованным. Ничего, перебесится.

Проснулась молодёжь. Я кое-как уговорил Иваныча отнести калаш в землянку, чтобы не пугать Кэрол, и мы занялись завтраком, пожарив несколько сморщенных картофелин. У Лиса нашёлся пакет с печеньем. Пока они задумчиво жевали галетных зверей, я начал собираться к своему тайнику, но Лис и Кэрол увязались за мной — оставаться наедине с Иванычем никто не жаждал. Мы пошли налегке: я лишь прихватил с собой лишь короткую лопату. Тайник был почти у самой вершины, и своих спутников я отправил вперёд, пообещав неплохой интернет на верхнем плато. Когда они скрылись, я отыскал место, которое проверял в каждый приезд к Иванычу.

Пластиковый короб был закопан на глубине с полметра, и от долгого лежания грунт практически спёкся с его поверхностью, сделав её непрозрачной. Отщёлкнув замки, я извлёк три плотно упакованные пакета. В первом лежали два паспорта, российский и заграничный, на имя Лахтина Игоря Алексеевича. Здесь же были водительские права, но уже с почти истекшим сроком годности — этот момент я как-то упустил. Примитивный сотовый телефон с зарядником я сунул в карман, но приложенная к нему сим-карта, скорее всего, была уже заблокирована.

Во втором пакете была сотня стодолларовых купюр ещё старого образца, зеленоватых, которые выглядели настоящими деньгами, а не фантиками из упаковочной бумаги, как современные доллары или евро. Третий пакет был самым тяжёлым: я разложил его на земле и аккуратно развернул укутанный в маслянистую ткань пистолет Макарова. В отдельном пакете лежала коробка патронов. Макаров — во всех смыслах оружие ископаемое, но штука надёжная и для меня привычная. Я сразу почувствовал прилив уверенности.

Этот тайник — один из трёх, что я сделал в 2009 году, когда за меня плотно взялся Вадим и я подозревал, что в один из дней мне придётся бежать, не имея возможности зайти ни домой, ни в банк, ни в офис. Тайник был моим способом избежать наказания за преступление, которое я совершил. Теперь я пользуюсь им, чтобы избежать наказания за преступление, которого не совершал. Праноеды наверняка увидят в этом нечто кармическое.

Я умял пластиковый короб обратно в землю и заровнял холмик. Пистолет я сунул за пояс, отругав себя за то, что не догадался спрятать в тайник кобуру.

Я пошёл к вершине, которая представляла собой довольно обширное плато с ноздреватыми панцирными плитами, которые казались плотными, сплющенными, словно чей-то гигантский молот затупил остриё этой сопки. Перед вершиной пришлось пробираться через лежбище гигантских валунов, которые застряли в неустойчивых позах, словно в стоп-кадре. Вершина была слегка выпуклой и лысой: несколько чахлых сосен и кустов торчали из засыпанных дёрном трещин. Сновали серые, будто тоже каменные, ящерицы.