Чезар

Сашка сжал мою ладонь и притянул к себе:

— Чего, как не родной стоишь? — сказал он без улыбки. — Давай, заходи.

Сашка не спеша поздоровался с каждым. Иваныча он знал: тот иногда заруливал на Сашкины поляны, вражды между ними не было, но и друзьями они не стали. Скорее, оба испытывали друг к другу скупой подозрительный интерес. Сейчас же у них нашлась тема для разговора: Сашка вынес «Сайгу», и они принялись сравнивать её с калашом. Я давно не видел Иваныча таким оживлённым.

Обедали в летней беседке. Нина поминутно извинялась, что собирает стол на скорую руку, но стол получился богатым, с бадьёй борща, с котлетами, арсеналом солений, горячими лепёшками и разогретым вчерашним шашлыком. После двух дней сухомятки этот пир размягчил нас, и даже Лис, обычно равнодушный ко всему мирскому, повеселел.

— Вечером говядина томлёная будет, — приговаривала Нина приветливо.

От её гостеприимства становилось неловко, и Лис с Кэрол были сбиты с толку. Они всё норовили помочь Нине с посудой, но она лишь отмахивалась: у них так не принято.

— У нас летом гостей много, — лениво сказал Сашка, ковыряя щепкой в зубах. — На днях друзья из Москвы заезжали.

Его средняя дочь, Тамара, попыталась стащить со стола лепёшку, но Сашка объявил ей выговор.

— А-та-та. Кто хлеб ворует? Как это называется?

Девочка смущённо ушла.

— Гости их расхалаживают, — сказал он с лёгкой досадой. — У нас кусочничать запрещено.

Установив правило, Сашка следовал ему фанатично, требуя того же от других. Живя на свободе, где нет привычных ограничений, он выдумал свои, чтобы не превратиться в дикаря или не скатиться к прошлой разгульной жизни. Теперь он отвергал алкоголь, наркотики, сквернословие, фаст-фуд, быстрые углеводы, офисную жизнь, корпоративную культуры и всё, что превращает человека в раба. Распорядок дня его детей был основой, которая, убеждал он меня, не позволит им совершить ошибок, выпавших на его долю. Его дети ежедневно обливались холодной водой, молились, а вечерами изучали тексты на старорусском языке под дрожащим светом парафиновых свечей.

Тамара продолжала крутиться недалеко от беседки, подслушивая наши разговоры, и Сашка прикрикнул на неё. Он был чем-то озабочен.

— Печь в коровнике дымит, — сварливо сказал он. — Устал заваривать! Как варить, если электричества нет? Вот, выдумываем, как Кулибины, аккумуляторы за 70 тысяч ставим, проводки скручиваем! А толку? Я главе поселения три года назад направлял запрос: восстановите линию. Опоры вон стоят, только провода кинуть. Нет! Зачем стараться? Живёте, вот и живите, никто вам не должен. Ну, и живём… Свет экономим, чтобы насосы работали!

— Суки они, — неожиданно произнёс Иваныч, мерно черпая борщ. Сказал он это без злобы, отреагировав на какое-то слово в тираде Сашки.

Сашка брани не любил, нахмурился и сменил тему. Он принялся рассказывать о перспективах экопоселения «Радость», о визитёрах из Финляндии и о технологии строительства энергоэффективных домов. Уехав в глубинку, он не утратил деловой жилки и планировал превратить собственный опыт в стартап. Он считал, что идёт большое переосмысление образа жизни городского населения, и скоро отливная волна потащит людей прочь из мегаполисов. Но среднему человеку сложно убежать из цивилизации, потому что он боится потерять комфорт. Сашка считал, что переселенцы должны в первую очередь умерить свои аппетиты, но, с другой стороны, им нужно предложить уровень быта, который не ущемлял бы их базовые потребности. Как это добиться, Сашка показывал на собственном примере.

— Мы делаем проекты под ключ, — объяснял он, складывая из салфеток планировку будущих домов. — Я в бизнесе уже двадцать лет, я этот рынок знаю вдоль и поперёк, а в своих домах каждый гвоздь на ощупь найду.

Он расписывал прелести модульных домов на свайных фундаментах, приводил технические выкладки и рассуждал про тепловые насосы, которые дают почти бесплатную энергию.

А главное, говорил он, меняя образ жизни, человек очищается от скверны естественным путём, то есть у него исчезает запрос на грех.

— Ведь как живёт средний человек? — спрашивал он. — Вот ты, Кирилл, как живёшь? До двадцати лет ты попробовал всё: секс, алкоголь, наркотики. Потом начал работать: стрессы, графики, плохое питание, экология… Всё это растёт как снежный ком, и ты пьёшь уже не раз в неделю, как раньше, а два раза, потом три раза. У тебя вроде бы всё есть, а удовлетворения нет, так?

Я был лёгкой мишенью: оставалось только кивнуть. Сашка теперь обращался к Лису и Кэрол: я не ошибся насчёт их готовности впитывать Сашкину мудрость.

— И получается, — продолжал он, — что человек в тридцать лет становится живым трупом, по сути, никем: у него нет перспектив продолжения рода, нет мыслей, нет духовности, все отношения временные, все достижения липовые. Кирилл, без обид, я твоим друзьям говорю, как оно есть.

— Да какие обиды, Саша? — усмехнулся я.