Чикагская петля

В голосе Евы слышалась боль обманутой женщины. Но это кричало не разбитое сердце, а жажда мести. Паркер знал, что если она захочет, то сможет раскатать его на этом асфальте, избить его и даже убить, переломать ему все кости, вдавить нос ему в мозг одним точным ударом кулака.

Он хотел сказать, что он тоже был обманут: он принял ее за женщину с потерянной душой, которой он нужен, которая просто ответила на его объявление в разделе «Знакомства». А все это время она в действительности была копом. Но это было не так важно для него сейчас. Гораздо хуже было то, что она сейчас отрекалась от него, и он никогда не думал, что от этого ему будет так больно. Паркер чувствовал себя униженным, был в отчаянии, а мир вокруг вдруг стал давяще огромным и враждебным.

— Знаешь, я так хочу поколотить тебя, — негодовала Ева, — измолотить, засунуть задницей военное гнездо, увидеть, как тебя бьют плетьми!

Это было так мало для Паркера. Он даже не смог сдержать улыбку: какой абсурд! Как мало она о нем знает, если избирает для него такие незначительные наказания. Она просто сердится, ей просто больно. Ева не злится на него по-настоящему, хотя следовало бы. И именно он виноват в том, что она недостаточно зла сейчас. Но ему вряд ли следовало ожидать от нее большего. Были моменты, когда он не мог понять, кто она для него: друг, любовница или одна из жертв? Но сейчас он знал ответ на этот вопрос, и он страшил и затуманивал мозг. Паркер постоял несколько мгновений, переминаясь с ноги на ногу, как голуби вокруг, а потом вдруг сорвался и побежал.

— Беги-беги, козел! — обиженно крикнула ему вслед Ева, когда он пробежал мимо нее.

Голуби разлетались у него из-под ног. Они шумно хлопали крыльями, возмущались и уносили с собой его последние крохи надежды.

И вот у него нет никого: некому служить, некому ему помочь, некому наказать его как следует. Он никому не нужен. Он опасен и сам виноват во всем этом. Никто другой — только он сам.

В то утро он спал в Грант Парк. Он проснулся более бодрым, но неприятно удивленным тем, что все еще жив. Но в нем все еще теплилась жизнь, какое-то аморальное смущение, скорее не жизнь, а паника. Было еще только одно место, куда он мог пойти.

13

Жара, наконец, отступила. Следующие несколько дней небо было затянуто низкими серыми грозовыми облаками, похожими на черные суровые горы. Это придало Чикаго и его окрестностям — по большей части равнинным — какой-то зловещий вид. Паркер смотрел из окна маленькой квартиры, которую он снял, как серебряные нити дождя расходятся кругами на лужах мокрых улиц.

Он считал очень важным, что переехал в маленькую меблированную комнату на Саус Блу Айленд Авеню. Но чувствовал себя при этом так, словно очертя голову прыгнул в бурный поток реки. И теперь этим стремительным течением его несет в неизвестность. Он был одет в женскую одежду. Поэтому у него было такое ощущение, что его несет течением.

Его комната находилась над складом-магазином алкоголя, а за ним, в следующем доме, был магазин одежды, склад-магазин матрасов, лавка мясника. И у всех этих магазинов на окнах были толстые черные решетки. Эти защитные решетки придавали им вид чего-то некоммерческого, даже запрещенного. Они были похожи на осажденные склады. Этот район под названием Айленд ужасал всех своим бесконечным хаосом, вездесущими граффити и постоянной многолюдностью. Из всех углов здесь было слышно радио, но никогда нельзя было точно определить, откуда именно. Но Паркеру до сих пор никто так и не причинил зла. И это как-то обыденно страшило его: люди бормотали себе что-то под нос, ругались, матерились, но не кричали. И в какой-то момент Паркер перестал беспокоиться.

Айленд был ужасен только для тех, кто не жил здесь.

Паркер плыл по течению, и оно принесло его сюда. Он спал в своей одинокой кровати, желая, чтобы его старая жизнь исчезла. Старая жизнь — его огромная ошибка. Он познал страсть и сексуальное влечение, и между этими спазмами у него были краткие вспышки любви. Но любви оказалось мало: он был слишком испорченным, чтобы удержать ее надолго. Теперь, оглядываясь назад, Паркер понимал, как он был жесток и непостоянен, как он дразнил и обнадеживал женщин своими объявлениями в разделе «Знакомства» и теми лживыми насквозь письмами, как он сам губил свои чувства. И он остался у разбитого корыта, и нет даже фундамента, чтобы все это восстановить. Так что ж: надо разобрать эти руины. Ни одни отношения он не мог перевести в дружбу. Так пусть все они катятся во тьму.

Ему нравилась тьма. Он избегал дневного света. Выходил из дома только ночью: как круизный корабль, идущий по другому водному пространству, которое созвучно сужающейся реке, в которую он попал. Сначала Паркер проверил себя одеждой, которую купил. Он научился ходить на каблуках. Он заходил в бары и болтал с разными людьми. Однако ночью там были преимущественно мужчины. В этом не было никакой романтики: он был ужасен, полуживой, с пустыми, мутными глазами, одинокий среди женщин и еще более одинокий среди мужчин.