— А вот это да-а, подозрительно, — засмеялся Липягин. — В Советском Союзе мусор по утрам выносят исключительно шпионы, диверсанты, враги народа и прочие асоциальные личности.
Лейтенант нахмурился.
— Вы зря смеетесь, товарищ майор. Мы залезли в мусорный бак…
На лицах собравшихся появились улыбки. Лейтенант заметил их, и в голосе его зазвенела обида.
— Да, залезли! Чтобы… В общем, посмотреть, что он выкидывал, и вот…
Лейтенант достал из спортивной сумки пакет, положил на стол, раскрыл. Липягин первым подался вперед. Улыбки с лиц участников расследования тут же исчезли — внутри пакета лежало полотенце с бурыми следами запекшейся крови. Ковалев встал, хмыкнул, повернулся к Овсянниковой.
— Ира, полотенчико это в лабораторию, ага?
— Где он? Задержали? — быстро спросил у лейтенанта молчавший до этого момента Кесаев.
— Нет, товарищ полковник, — помотал головой лейтенант. — Мы решили не своевольничать. Но наблюдение не снимали. Не беспокойтесь, он никуда не денется, там четвертый этаж. А если что — мне сразу сообщат.
— Эдик, машину! Живо! — скомандовал Липягину Ковалев. — Сам поеду…
— Подождите, Александр Семенович, — остановил его Кесаев.
Они переглянулись с Ковалевым.
— Поспешность нам здесь не нужна, — продолжил Кесаев. — Преступник уже под наблюдением. Теперь нужно все сделать аккуратно.
— Хорошо. И как вы полагаете действовать, товарищ полковник?
Двор был похож на все прочие советские дворы — четыре пятиэтажки, стойки для белья, детская площадка с гомонящими детьми, бабушки на скамейках. В дальнем конце двора на стоянке стояли несколько машин — «Запорожец», «Жигули», «Москвич» и серый «уазик»-«буханка» с надписью «Ветеринарная служба».
Никто и не подумал бы, что изнутри «уазик» выглядит совсем не так, как снаружи, — удобные кресла, звукозаписывающая аппаратура, столик. Это была милицейская спецмашина для оперативной деятельности. В салоне сидели Ковалев, Кесаев, Горюнов, Овсянникова, Витвицкий.
— Так, еще раз: что мы имеем? — хмурый Кесаев обвел взглядом коллег. — Внешность совпадает. Экспертиза показала совпадение группы крови с группой крови нашего подозреваемого. Работал с детьми, нелюдим, при этом женат. Но других параллелей с проспективным портретом нет…
— Тимур Русланович, такое впечатление, что вы сейчас ищете, как бы оправдать его… этого… — Ковалев кивнул на закрытое шторкой окно автомобиля.
— Я хочу исключить ошибку, — отрезал Кесаев.
По двору тем временем неспешной походкой двигался ходивший на разведку Липягин. Он был в гражданской одежде, в руках — спортивная сумка с надписью «Олимпиада-80». Со стороны Липягин походил на обычного работягу, возвращающегося после смены домой. Он подошел к «уазику», открыл дверцу, забрался внутрь.
— Все хотят исключить ошибку. Но задний ход давать поздно, — упорствовал Ковалев. — Вот возьмем — и все узнаем.
В салон забрался Липягин, кинул сумку на пол, сел на свободное место, снял кепку, вытер лоб.
— Уф… Вспотел!
Он потянулся за бутылкой «Нарзана», но Ковалев перехватил бутылку, буквально впихнул ее в ладонь Липягина.
— Эдик, не томи!
— Все нормально, — Липягин достал брелок-открывашку, завозился с пробкой. — Две опергруппы блокируют пятый и третий этажи. На всякий случай посты выставлены в соседних подъездах.
— А за домом? — спросил Кесаев.
Липягин открыл бутылку, с шипением выпустив газ.
— Обижаете, товарищ полковник. Понятно, что четвертый этаж, но всякое бывает. Там и посты, и целая машина в соседнем дворе на подхвате, — сказал майор и жадно припал к горлышку.
— Он один в квартире? — спросил Горюнов.
— Послушали — нет, — оторвался от бутылки Липягин. — Различаются минимум три голоса, мужской и два женских, предположительно, жена и дочь. Но слышно плохо, у него радио играет.
— Это осложняет дело… — нахмурился Ковалев. — Но все равно будем начинать, третий час ждем, вечереет уже. Ира, готова?
Последний вопрос адресовался Овсянниковой. Она, одетая простенько и неброско, кивнула.
— Он, скорее всего, расслаблен, но все равно будьте начеку, — сказал девушке Кесаев. — Главное, чтобы он открыл дверь.
— Не волнуйтесь, товарищ полковник, — спокойно сказала старший лейтенант. — Не в первый раз.
Она достала ПСМ, малогабаритный пистолет скрытого ношения, передернула затвор, досылая патрон в ствол, убрала пистолет за ремешок юбки сзади, поправила кофточку.
За всеми этими приготовлениями с тревогой и волнением следил Витвицкий.
— Ирина… — вырвалось у него.
Овсянникова ободряюще улыбнулась капитану.
— Все будет хорошо, Виталий.
— Так, вы еще поцелуйтесь тут. «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну[15]
», — проворчал Ковалев. — Все, Ира, пошла!Овсянникова еще раз улыбнулась Витвицкому, но уже еле заметно, уголками губ, открыла дверь машины и вышла. Она шла по тротуару к дому, и все смотрели ей вслед. Через несколько секунд девушка скрылась в подъезде.
Кесаев взял рацию, передал Ковалеву.
— Командуйте, Александр Семенович!
— Внимание! Это Первый, — сказал в рацию Ковалев. — Всем группам: начали!