Childhood of the only lighthouse keeper

Александр Кветный Childhood of the only lighthouse keeper

Траурно-беспросветные морские воды частыми колебаниями разбивались о рваные скалы, обособившие высокий башенный маяк, расширявшийся к верху угловатым многогранником в закрытом вечной серостью дождевых туч небе, плачущем мелкими, но горькими слезами дождя, разбивающимися будто о крышку собственной заплесневевшей дощатой керсты и стекавшими к панорамным окнам, через конденсат которых капли продирали длинные впадины на плоскоти стекла стойкими высокими елками, оцарапывающими низы косматых облаков, и пропускали янтарный свет от легкой лампы на столе, где по обе стороны находилась пара тарелок, одна – с едой, другая пустовала, как желудок живущего впроголодь пилигрима, на одинокой клоустрафобной лодке причалившего к берегу.

– Иисус из тебя так себе – с улыбкой произнес сидящий на стуле Кормак, переведя ищущий взгляд с пищи на однотонные розовые стены, точно прибитые к бледному и похолодевшему потолку – пловец тоже…

Как только посуда опустела, парень встал и с секунду взглядывался в тряпичную куклу с явным перекошенным швом на голове, откуда кривыми корнями из каменистой почвы торчали оборванные беспорядочные нити, вьющиеся вокруг широких зенок-пуговиц:

– Но ты делал на удивление отменных кукол – шаг в сторону марионетки сопровожил жуткий скрежет проседающей вниз доски, подобно завыванию темных и пенистых вод в углублениях скал – в индустрии секса твои таланты были бы нарасхват…

Смотритель маяка, сцепив с полки шитый манекен, устремился к окутанному глиняно-блеклым цветом коридору с возвышенным черным прямоугольником двери, минималистичной точкой отмечавшей на себе круглую бледную ручку, потянув за которую Кормак оказался на обделенной таким еле уловимым светом лестнице, круто заворачивавшей в сторону, обвивая маяк давящей петлей оставшегося наедине с собой самоубийцы, подрагивающего ногами в безжизненной предсмертной конвульсии. Справа висел фиолетовый дождевик и разбавлял монотонно затемненное пространство. Вскоре под проливной ливень вышел сиреневый силуэт, тяжело ступив на скользкие камни, будто свалом сухих поленьев собранные в остров, омываемый безразличным океаном, что едва касался дна лодки, стоящей на песчаном берегу под утесом и скрывающей под белесой тканью очертания человеческого тела. По капюшону плаща беспорядочно бил проливной ливень, иногда задевал опавшие на лицо волосы, еле колышущиеся с каждым движением вперед, пока идущий не замер подле судна со скорбной кривой надписью "друг".

Несколько долгих почтительных мгновений медленно растянулись канатом, привязанным к одиноко болтающейся шлюпке с наполнением в виде угля, перетекая в решительный ход к карме корабля, за которую Кормак потянул "друга" на себя, отправив печально дрифовать по поверхности бескрайних и темных глубин беспокойных вод вместе с куклой, брошенной на белую простыню под странный зовущий птичий крик, истерзывающих пространство изниоткуда…

–…Я не хочу быть… – спутанные слова, волочась и падая, ползли к узкому выходу, не желая оставаться в спертой комнате-кладовке, заставленной стальными холодными стеллажами и пропитанной терпким смрадом бензина, мешавшегося с приятной пищей – быть один…

Парень поднял потяжелевшую раздутым и сморщенным телом утопленника голову вверх, к нависавшей с потолка петле, попытавшись подняться с поддержкой в виде табуретки в центре комнатки, после стараясь встать на собственную опору, и с шумом свалился вниз, как мешок подсгнившей рыбы, пойменной крепкими сетями в бездне темно-синих морей, он лежал в беспамятстве, разделяемый порогом, подобно отмеченному месту среза отделявшему шею ближе к плечам…

…На небо за твердым панорамным окном медленно опускалась ночь, окутывая сумраком еще недавно освещенную округу, где ныне в беззвездном пространстве горел лишь маяк, ярко расстилая точку бледного, будто от острой невыносимой боли, свечения в бесконечные дали распростертых на тысячи километров вод.

– Ублажать себя теперь трижды труднее – Кормак стоял, чуть поджав правую замотанную руку, вдоль запястья которой иглой сквозь тряпки проходила твердь палки и смотря в бездну пугающей кажущимся отражением лиц в небесной пустоте, подобной черным нитям на зенках куклы, усмешливо произнес – не самоудовлетворение, а самоизбиение палкой.

Внезапно и нежданно, как ворона, с жутким криком из рвущейся птичей глотки разбивающаяся о стекло в кровавую смесь мяса, костей и внутренностей, из угла донесся звон, извещающий о приходе незванных гостей:

– Непойманная рыба решила помочь в отсутсвие руки?

Он ухмыльнулся, чутко прошагав к выходу, по пути сцепив с полки фонарь в роде лампы, и спустился вниз, к еле различаемой во тьме двери, томительно ожидающей того сигнала жуткой неизвестности, прячущей внутри себя нечто страшное, неживое, резко произнесшее ровным тоном:

– Откройте, я новый помощник