– Пока неизвестно, – ответила Джесси, которая не страдала недостатком воображения, чтобы придумать болезнь, но считала, что менее изощренная ложь слегка убавит масштаб вранья.
– У нее что-то серьезное?
– Еще не знаю.
– Хочешь, поеду с тобой?
– Нет.
Прю принялась размышлять об Аризоне и о неведомой чилийской пустыне, решив, что случилось какое-то горькое, капризное совпадение. На следующее утро Джесси исчезла, и Прю охватили подозрения. Она думала, что навсегда изгнала их из своей жизни, поэтому ей было больно не доверять Джесси. На письменном столе лежали чилийские романы и фильмы, с помощью которых они намеревались подготовиться к поездке в Чили, однако Прю уже не хотелось ничего. В день вылета она звонила Джесси десять, тридцать раз, пока та не ответила и не сказала правду. При этом она так сильно опасалась ранить Прю, что это получилось еще болезненнее. «Благодаря тебе я многое поняла», – вот мелодраматическая вступительная фраза, повторяемая каждый раз, когда чувствуешь головокружение, которое подкрадывается, когда нам известно, что действие следующей фразы окажется непоправимым.
Потрясенная Прю отправилась в аэропорт. Красивая любовная история стала такой же грубой, как те, о которых она поведала именно Джесси, и только ей. И, воздавая должное оптимизму, она понадеялась, что, как бывает в ситкомах, Джесси в последний момент примчится в аэропорт и попросит прощения. Но она там так и не появилась.
Прю заняла свое место в самолете и провела десять часов в воздухе, как под наркозом, а в аэропорту Сантьяго передвигалась, как зомби, чтобы добраться до стыковочного рейса. Чувствуя полное опустошение, она совершила второй перелет и с показным терпением дождалась появления своего новенького рюкзака, который покупала вместе с Джесси в Чайнатауне дождливым утром лишь несколько недель назад. Затем обменяла сто долларов на песо и получила пачку денег, показавшуюся неисчерпаемой. Прю поискала нужный автобус, однако, как ни странно, ни один не направлялся в Сан-Педро-де-Атакаму. Она подошла к водителям, которые курили и смотрели футбольный матч на большом мобильнике. Спросила по-испански, как ей добраться до Сан-Педро-де-Атакамы; мужчины посмотрели на нее с похотливым любопытством.
– Вы меня понимаете?
– Конечно, – снисходительно ответил один из них. – Вам надо в Сан-Педро, и я могу вас туда отвезти. Без проблем.
Остальные рассмеялись, но Прю предпочла думать, что они смеялись не над ней. Она взобралась в огромный фургон, в котором была единственным пассажиром. Путь до места составил не два часа, как она рассчитывала, а всего двадцать пять минут. И тогда Прю поняла, что ошиблась, однако ей понадобился еще час, чтобы осознать и оценить произошедшее: она приехала в Асьенду-Сан-Педро, маленький городок в области Атакама, а не в Сан-Педро-де-Атакаму, в области Антофагаста. Путаница оказалась необычной, но и не такой уж редкой: вместо того чтобы приземлиться в Каламе или Антофагасте, Прю прилетела в аэропорт Копиапо́, именуемый Пустыней Атакама, что, несомненно, и ввело в заблуждение. Дело в том, что это место – более чем в восьмистах километрах от Сан-Педро-де-Атакамы.
Билеты покупала Джесси, повторяла Прю, я такую ошибку не совершила бы и не выглядела бы сейчас тупой янки, заплутавшей в самой отдаленной стране мира.
Поскольку у Леона был свободный день, он предложил сыну прогуляться по книжным магазинам Провиденсии. Висенте обнаружил несколько книг, которые хотел бы прочитать, особенно антологию современной ирландской поэзии и сборник не публиковавшихся прежде стихов Энрике Лина. И хотя отец предложил купить их для него, Висенте не согласился, потому что понял, что в нынешних обстоятельствах, с приближением срока подачи заявления в университет, это сыграет роль взятки. Но, в конце концов, он все-таки выбрал три самые дешевые книжки поэтов, которые были старше его на пятнадцать-двадцать лет – будь они футболистами, считались бы уже ветеранами на пороге пенсии. Однако поскольку они – поэты, то их продолжали называть «молодыми», потому что занятие поэзией денег не приносит, но значительно продлевает молодость.