Близкие к маньчжурам чжурчжэни основали династию Цзинь. Сохраняя специфический характер своей прежней племенной организации, они китаизировались, переняв административные и юридические установления у империй Тан и Сун. Управляя довольно разнородным населением (в основном китайцы, а также кидани, частично перешедшие на осёдлость кочевники бохай), знать чжурчжэней контролировала высшие посты в государственном аппарате, предоставив второстепенные должности китайцам, но какой-либо дискриминации по этническому признаку в отличие от других, более поздних оккупантов не практиковала. Администрация чжурчжэней была, по-видимому, космополитичной и многоязычной. В память о своих прежних сезонных перекочёвках чжурчжэни сохраняли в государстве несколько столиц, существовавших ещё при их предшественниках — киданях. Хозяйство этой северной империи основывалось преимущественно на зерновом земледелии и торговых отношениях со степными кочевниками, а также с соседними государствами Си Ся и Сун. Последние к тому же были вынуждены выплачивать чжурчжэням дань, чтобы откупиться от своих воинственных соседей. Кроме того, чжурчжэни основали в пограничных районах многочисленные военно-земледельческие поселения, в которых зачастую использовался труд военнопленных, в той или иной мере низведённых до положения рабов. Вместе с этим конфискация феодалами-чжурчжэнями самых плодородных китайских земель быстро привела к серьёзному кризису. Китайские мелкие землевладельцы и крестьяне нанимались к оккупантам в батраки, что, естественно, вызывало глубокие противоречия между теми и другими.
Империя чжурчжэней, которая поддерживала дипломатические и торговые отношения как с сунским Китаем, так и с Миньягом и Кореей, освободившейся от подчинения Китаю, насчитывала около пятидесяти миллионов жителей. Но это был колосс на глиняных ногах, поскольку государство ослабляли и частые восстания китайцев и киданей, и феодальные мятежи. Пять его столиц — Чжунду (Пекин), Бяньцзин (Кайфэн), Датун, Ляоян и Дадин — олицетворяли угрожавший самому существованию империи раскол под действием центробежных сил.
Последняя опора китайского треножника занимала весь Южный Китай за исключением горных районов Сычуани, Гуйчжоу и Юньнани, где местные этнические меньшинства и тайцы сдерживали экспансию Китая в южном направлении. Отрезанный от своих северных регионов и управлявшийся государем, который бежал от захватчиков-чжурчжэней, сунский Китай простирался к югу от реки Хуай и нижнего течения Жёлтой реки. Это был Китай орошаемого рисоводства в отличие от Северного Китая, где в более холодном климате возделывались в основном пшеница и просо. Политическая система и культура достигли в государстве Сун такого уровня, какого в те времена по существу не знала ни одна другая страна мира. Сунский Китай вступил в новую фазу многовекового феодального развития.
Эволюция китайского общества в эпоху Сун повлекла за собой радикальные изменения. Хотя конфуцианская бюрократия и продолжала сохранять дистанцию от торговцев, деловая активность последних, их предприимчивость и, как результат, достигнутый ими уровень материального благополучия постепенно сближали оба класса. Торговцы получали рычаги хозяйственного управления и политической власти. Но становление этого нового класса посредников, порождённого торговлей, было медленным. Он ещё не мог контролировать, как то было в Италии или в Северной Европе, такие институты, как городское самоуправление, или «коммуны», поскольку государство в Китае держало в своих руках все сферы управления. Но, несомненно, Китай в эпоху Сун быстро развивался, что было результатом предшествующих научных открытий: изобретение компаса, печати, пороха стимулировало прогресс в морской навигации, картографии, артиллерии и т. п.
Экономический подъём, которому благоприятствовала относительно спокойная политическая ситуация, сопровождался заметным ростом населения. Согласно данным демографа Чжан Чжачжу, в 1125 году оно составляло в сунском Китае около шестидесяти миллионов человек. После сдачи Бяньцзина (Кайфэна) чжурчжэням, в то самое время, когда в одном из кочевых становищ родился будущий Чингисхан, население новой китайской столицы Ханьчжоу уже превышало 500 тысяч человек. «Это самый большой город в мире, — писал на пороге XIII века Одорико де Порденоне, — говорят, что окружность его составляет сто миль, а внутри этого большого города не осталось свободного, необжитого места… У него двенадцать главных ворот, за каждыми из которых на расстоянии в восемь миль расположены крупные города, каждый больше Венеции». Сто лет спустя, когда там побывал Марко Поло, население города достигло фантастической для той эпохи численности в один миллион человек, а уличное движение в нём поразило венецианца: