Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Затем он назначил новым шаманом баарина Усун-беки, повышая престиж нового сана беки, но еще не устанавливая, что отныне все жрецы будут подчиняться хану{494}. Он уже взял на себя многие функции верховного жреца и, по некоторым сообщениям, самым натуральным образом входил в транс, выступая в роли шамана{495}. И все же главным результатом свержения Теб-Тенгри стало снижение влияния шаманизма в Монголии и повышение значимости языческой космологической веры в небесное божество и других религий. Шаманизм в большей мере соответствовал той эре, когда монголы представляли собой набор воюющих, разъединенных племен, а поклонение Тенгри, небесному божеству, уже было созвучно мировой империи{496}. Найманы, удостоенные высоких государственных должностей, получили дополнительные возможности благодаря широкому распространению несторианского христианства после гибели Теб-Тенгри. Его уход из жизни означал триумфальное пришествие несторианских христиан, утверждению которых Чингисхан способствовал, видя в этой вере религию, ему не противостоящую{497}. Интересно, что даже после дискредитации Мунлика и его семейства Чингисхан и его сподвижники считали очень важным напоминать монголам заявление Теб-Тенгри о том, что хан – избранник бога{498}. Может быть, он интуитивно понимал, что нельзя слишком быстро загонять монголов в новую эру, что ускоренный темп перемен приведет их в замешательство и деморализует.

В то же время он был решительно настроен на то, чтобы утверждать в жизни свой новый свод законов с тем, чтобы земные интересы преобладали над религиозными чувствами, чтобы так называемые светские, мирские помыслы ценились больше так называемых священных, духовных. Подразумевая, что Теб-Тенгри фактически совершил предательство, Чингисхан провозгласил новую правовую норму, предусматривавшую смертную казнь за любые контакты с иностранной державой без его соизволения{499}.

Еще одно замечание по поводу смерти Теб-Тенгри касается ее поразительного сходства с гибелью Джамухи, исключая, конечно, бескровное убийство шамана. Они оба обладали недюжинными способностями, перед обоими Чингисхан был в большом долгу и обоих безжалостно предал смерти, когда они стали для него бесполезны или начали представлять угрозу его гегемонии. Две смерти, произошедшие с временным разрывом в несколько лет, были страшным предупреждением для всех, кто посмел бы бросить вызов воле великого хана или его законам{500}.

Одним из самых значительных нововведений курултая 1206 года было утверждение свода законов – Великой Ясы. Она обновлялась курултаем 1218 года и последующими общегосударственными собраниями. Этот документ можно рассматривать с разных точек зрения. Отчасти это был воинский устав, отчасти систематизация традиционных обычаев и табу степи, отчасти собрание различных идей, заметок и суждений самого великого хана и отчасти иллюстрация искреннего желания обдумать и предугадать проблемы, с которыми империя может столкнуться уже в ближайшем будущем.

Каждый из этих аспектов нуждается в детализации. Самая благодатная сфера – нормы, ценности, мифы, идеи и специфические особенности, характеризующие кочевой образ жизни монголов. Взять, к примеру, обычай забоя животных. Монголы укладывали животное на спину, успокаивали или держали, не давая брыкаться, пока мясник разрезал грудную клетку и обрывал аорту, вызывая обильное внутреннее кровотечение{501}. Вся кровь затем выкачивалась и использовалась для приготовления колбасы. Монголы редко забивали животных летом, но если какое-то животное погибало, его тушу разрезали на полосы и высушивали. Даже зимой на еду обычно забивали овец, если только не надо было забить лошадь по случаю важной религиозной церемонии{502}. Любые грубые действия, совершенные в отношении лошади, сурово наказывались, в том числе и случайный удар уздой или поводьями, не говоря уже о ранении или краже. Конокрад был злейшим врагом, потому что лошадь часто спасала жизнь человеку: в крайней нужде монгол вскрывал вену на ноге лошади, пил кровь и заклеивал рану. Запрещалось опираться на кнут, которым вы погоняете лошадь, и касаться кнутом стрел, потому что он был таким же священным, как и сам конь.