Великая Яса устанавливала, что все претенденты на пост великого хана должны быть прямыми потомками Чингисхана. Не признавались никакие иные титулы, кроме хана и беки. Сознательно не вводилось ничего подобного иерархии дворянских титулов в Соединенном Королевстве. Даже вассальным вождям и союзным правителям не разрешалось пользоваться почетными званиями. Если подлежал суду член царской семьи, то его дело рассматривалось только лишь на заседании специально избранного и созванного верховного суда{537}. Если обвинение подтверждалось, то за этим следовали изгнание или тюремное заключение; если выносился приговор смертной казни, то обвиняемого надлежало предать смерти бескровно, удавлением или удушением коврами. Чингисхан с удовольствием применял конфуцианское правило «не подвергать физическому наказанию сановников» и при случае вообще мог освободить фаворитов от уголовных наказаний{538}.
Хотя Чингисхан должен был исполнять собственные законы и соблюдать правовые нормы, в целом он был волен поступать так, как ему заблагорассудится, а карательные решения, особенно в отношении собственных стражей, он принимал сам{539}. Ответ на вопрос «что было в основе общества при Чингисхане – право или тирания?» может быть двояким{540}. Единственными ограничителями деспотизма Чингисхана были публичный характер суда и понимание того, что явная несправедливость может оттолкнуть людей. На знаменитый вопрос британского философа Юма – как человеку, привыкшему править силой, удается принуждать собственных стражников и солдат? – Чингисхан дал бы такой же ответ: формированием единого мнения и ощущения легитимности. Иными словами, он создавал впечатление, будто получил мандат от Неба, и, если гранды и аристократы не будут повиноваться законам Ясы, то государство развалится: «Народ будет лихорадочно искать Чингисхана, но уже не найдет его»{541}.
Яса примечательна не только драконовскими наказаниями, но и тем множеством положений, которым придан криминально-уголовный характер. Из тридцати шести статутов, дошедших до нас, четырнадцать предусматривают высшую меру наказания, но это количество может вырасти вследствие «сброса» из других сфер{542}. Хотя утверждения и показания в суде и должны были подкрепляться тремя свидетелями, оправдательные приговоры были редкостью. Смертная казнь назначалась за самые разные преступления: убийство, прелюбодеяние, совокупление с чьей-то дочерью или рабыней, содомию, гомосексуализм, изнасилование, скотоложество, предательство, дезертирство, ложь, кражу, хищение, выхватывание еды из рук другого человека, нежелание поделиться едой, вхождение в проточную воду, загрязнение проточной воды водой, в которой уже мылись, писание в проточную воду, кража лошадей и другого скота. Этот перечень дополнялся множеством других «правонарушений». Достаточно упомянуть некоторые из них: злостное банкротство (если несостоятельность объявлялась в третий раз); домогательства к рабу или пленнику; покровительство рабам и беглым узникам; предоставление еды узнику без разрешения его хозяина; препятствование религиозным культам и свободам; осквернение праха; забой животных иным, не монгольским способом; колдовство; шпионаж; проявление милосердия к пленным; уход с поста без позволения; преступная халатность солдата или охотника; неимение собственности для уплаты штрафов, жен или детей для отправки в рабство в порядке возмещения долга; дача ложных свидетельств; неуважение к старшим и обжорство; нажатие ногой на порог юрты вождя; повреждение глаз лошади; трапеза на виду у другого человека при нежелании его угостить{543}. Частое упоминание смертной казни неудивительно в условиях, когда человеческая жизнь ценилась не более стоимости домашней скотины. Мало того, вся семья могла быть обвинена в совершении преступления, а жены и дети могли быть приговорены к смертной казни как «соучастники»; монголы твердо верили в то, что за грехи отцов должны страдать и дети{544}.
Элемент «накладок» был неизбежным сопутствующим фактором, когда пострадавшая сторона имела полное право на то, чтобы определять характер наказания после провозглашения приговора о «виновности». Иногда лица, обвиненные в клевете или оговоре другого человека, тоже приговаривались к смерти{545}. Бытовал и так называемый «скрытный смертный приговор». Аристократа могли отправить на фронт в смертоубийственной войне или послом к неприятелю, известному пристрастием к расправам над чужеземными дипломатическими представителями. Простолюдинов обыкновенно забивали палками, например, за кражу овец. Поскольку телесное наказание обычно состояло из семиста семи ударов плетью или палками, оно, как правило, заканчивалось смертью осужденного{546}. С другой стороны, богатые воры или убийцы (если жертвами были не монголы, а китайцы или мусульмане) зачастую откупались от смертного приговора; в случае краж оплачивалась девятикратная стоимость похищенных товаров или имущества{547}.