Вполне вероятно, я должна быть сегодня гимназисткой-смолянкой, «макать» свечкой, читать тайком Чарскую, быть влюбленной в блистательного юнкера,
ИЛИ жизнерадостной дворнягой, грязной и беспечной,
ИЛИ отрешенным ламой буддийского монастыря,
ИЛИ верблюдицей в одесском зоопарке, трепетной и нежной, с восторженным и влажным взором,
ИЛИ тридцать девятой женой арабского эмира, в шальварах и печали,
ИЛИ знакомой гусеницей Миши Бару, шальной безумной гусеницей, болтавшейся вокруг М. Б. по скамейке «взад и вперед»,
ИЛИ пламенной эсеркой, близорукой, к сожалению многих,
ИЛИ фельдъегерем, белозубым и усатым, в запыленном плаще, в треуголке.
Да важно ли, кем я могла бы быть. Главное сегодня — топать по земле уверенно, легко и ритмично. Ходить и заглядывать в лица людей, собак, верблюдов, гусениц. И спрашивать: «А когда ты болел в детстве, ты рассматривал рисунки Эффеля? Старинную книжку с японскими гравюрами? Старые открытки с репродукциями великих мастеров? Ты читал Экзюпери и Бунина, когда ты болел ангиной?» И если вы ответите «Да», меня узнавая, это и будет мое тайное общество. Это и будет мое место…
Музыкант Толя-Лабиринт неплохо зарабатывал на свадьбах и юбилеях, но теща его, директор детского сада, настаивала, чтобы Толя имел постоянную работу. Во-первых, чтобы в старости получать пенсию, во-вторых, чтобы не спиться. И Толя-Лабиринт пошел работать в детский садик музруком.
Специфика его работы в том, что он не только песенки с детьми разучивает, но и проводит занятия по ритмике и танцам. Как-то я видела, как во время занятия Толя-Лабиринт играл полечку, не глядя на клавиатуру фортепиано, сидя к нему боком, а сам громко считал и размахивал своими длинными ногами, пришлепывая по паркету немалыми своими ступнями, демонстрируя переменный шаг с подскоком, а в паузах еще и прихлопывал ладонями.
Дети у него не поют всякую детскую ерунду про мишку-с-куклой. Нет. Они душевно исполняют песни Толиной юности. Есть специальный у Толи список песен, которые он называет любовно «райсобес». Из этого списка дети знают уже целую кучу песен. Например, «Чилиту» или «Замечательный сосед». Я сама слышала, как дети с удовольствием напевали: «Мы будем петь и смеяться, как дети…»
Толя на мой вопрос, нравится ли ему работа, ответил: «Еще бы… Ангелы… С ними я предаюсь добродетели…»
Рано утром по улице идут двое деток — крошечные, прямо игрушечные, мальчик и девочка двойняшки. В игрушечных башмаках, в маленьких одинаковых шапочках. Их сопровождает медленно и чинно огромная лохматая собака неопределенной породы. Она не суетится, не обнюхивает землю, не мотается туда-сюда, не метит деревья, как это принято у собак на прогулке. Она выступает степенно, ответственно, солидно, она делает работу — сопровождает детей в школу. Дети заходят в здание школы, собака, вытянув шею, следит за детьми, сидит еще немного, вздыхает и укладывается под деревом — большая тяжелая голова на лапах, — лежит неподвижно, только водит бровями. Неподалеку лежат и сидят собачки разных пород и мастей, не пререкаются, не обнюхиваются — они на задании, ждут. На порог выходит завхоз, собаки, видя его, переглядываются и как по команде схватываются и разбегаются. Двор пуст. Уроки начались.
Помню, как я отвела свою дочь в первый класс, Линка очень боялась, поэтому первый месяц я дежурила в школьном саду на лавочке. Она выбегала на переменке, прижималась ко мне, и ей становилось легче. И очень часто мы сидели там, в саду, вдвоем, я и маленькая собачка. Она пряталась от грозного завхоза школы под лавочкой, на которой я сидела. И однажды начался дождь, и мы с собачкой все равно сидели мокрые, как бобики, и Линка, видимо, отпросилась у учительницы и выбежала на порог и закричала: «Мамочка, беги домой, не сиди. Я уже не буду бояться!»
И я побежала домой. А маленькая собачка осталась. Наверное, хорошего она человека ждала.
После Второй мировой войны многие кошки Великобритании носили на ошейничках награды-жетончики, где было написано: «Мы тоже служим Родине».
Британские кошки ловили мышей и крыс, которые во множестве развелись тогда на Британских островах.
— Ну и семейка жила у нас по соседству в эвакуации, — говорила Берта Иосифовна, — первого ребенка, девочку, назвали Клеопатра, вторую — слышь? — Синильга. Думаю, ну уже угомонятся. Нет. Третью, беднягу, назвали Травиатой. Четвертую — Иолантой. А мальчика… А мальчика в честь трактора… Мальчика назвали Трактором. Ну и семейка… Как они живут сейчас, эти дети?.. Как живут… Только были бы здоровы…
В Линочкином классе готовят вечер английского языка, раздают роли. Все роли получили, остались только Алена, крохотная, тощенькая, самая маленькая девочка в классе, и Алина, толстенький такой кабачок, высокая, габаритная и яркая, требует: я хочу играть мышку! Я — только мышку! Алинина мама звонит учительнице домой: «Ну можно, Алина будет играть мышку? Можно?»