Чёрная лента

Доктор Гилберт был высоким худощавым мужчиной с узким лицом и близко посаженными карими глазами. На заострённом носу его помещались очки с круглыми линзами. Седые, заметно редеющие волосы были аккуратно острижены и зачёсаны назад. В руках доктор держал довольно громоздкий чемодан, где, как всем было известно, он содержал свои инструменты и лекарства, необходимые для оказания врачебных услуг вне больницы. Взгляд у доктора Гилберта был строгий, если не сказать высокомерный. Я побаивалась попадаться ему на глаза. Дело в том, что мистер Гилберт смотрел на окружавших его людей с такой внимательностью, словно бы в эту секунду видел их не просто без одежды, но и без кожи, и если бы вы в этот момент попросили его назвать все ваши болячки, то он перечислил бы их с точностью, с какой не ответил бы на этот вопрос и сам Создатель. Эта его проницательность пугала меня, но, возможно, именно она и послужила причиной того, что доктор Гилберт стал единственным врачом, которого госпожа соглашалась принять в этом доме.

– Добрый день, миссис Вильерс, – довольно добродушно сказал доктор Гилберт, входя. При этом он, не дожидаясь разрешения, по-хозяйски поставил свой чемоданчик на стол, а сам приблизился к постели больной. – Слышал, что вам нездоровится.

Миссис Вильерс наблюдала за его действиями с заметной тревогой.

– Оставь нас, Бетти, – сказала она, обращаясь ко мне.

Я послушно вышла, но осталась в коридоре на случай, если доктору или госпоже потребуется помощь. Мистер Гилберт пробыл в комнате госпожи около четверти часа. Затем он вышел и, спросив меня, где найти мистера Хилла, стремительно проследовал по коридору. Вид у него был несколько озадаченный.

Теряясь в догадках, я вернулась в спальню госпожи. Миссис Вильерс, откинувшись на подушках, полулежала в постели. Она закрыла лицо руками, но по содроганию плеч я поняла, что она плачет.

Миссис Вильерс всегда была добра ко мне, и теперь, глядя на её горе, мне было безумно тревожно за неё. Я не понимала, в чём причина её печали, но знала, что она не может быть пустой. Не решаясь заговорить и потревожить госпожу, я остановилась возле её постели. Вскоре миссис Вильерс немного успокоилась. Она убрала руки от лица. Глаза её были красны от слёз.

– Ты здесь, – тихо произнесла она.

– Вы что-нибудь хотите, госпожа? – спросила я, осторожно приближаясь к хозяйке.

– Разве что воды, – она равнодушно пожала плечами.

Я заметила, что руки её ещё дрожат. Погружаясь в нелёгкие мысли, она теребила чёрную ленту, которую не снимала с руки с самой кончины мистера Квинси. Не желая лишний раз беспокоить её, я подошла к столику, из хрустального графина налила в бокал воды, а затем поднесла его миссис Вильерс. Когда я снова приблизилась, она вздрогнула, взмахнула рукой и едва не выбила бокал из моих рук. Казалось, она и забыла о том, что я нахожусь рядом. Госпоже потребовалось несколько секунд на то, чтобы сообразить, зачем я протягиваю ей воду. Наконец, она приняла бокал, сделала едва заметный глоток и снова вернула мне.

– Могу я спросить, госпожа? – осторожно начала я.

Она неуверенно кивнула, но я всё же спросила:

– Что сказал доктор? Вы больны?

– Порой болезнь может быть лучшим решением, – едва слышно пробормотала она, но затем громче добавила: – Я не больна, Бетти. Беременность не болезнь. Я жду сына.

Я удивилась тому, каким обречённым голосом были произнесены эти слова. В мире, в котором я жила, беременность всегда считалась счастьем. Ну, по крайней мере, если женщина, вынашивающая малыша, замужем и живёт в достатке. А миссис Вильерс была не просто замужем. Её отношения с мистером Вильерсом всегда казались мне идеальными. Разве можно не радоваться тому, что в такой счастливой семье скоро появится малыш? Можно было бы подумать, что миссис Вильерс не хочет или не любит детей, но у них с мистером Вильерсом уже была дочь – юная мисс Джоан. Миссис Вильерс всегда относилась к дочери с неизменной теплотой, любовью и лаской, отчего для меня было ещё более удивительна её реакция на весть об ожидании второго ребёнка.

Впрочем, я как-то слышала, как три старшие горничные шутили про молодую кухарку, ожидавшую малыша. Они говорили, что женщины в период беременности становятся совсем сумасшедшими. Тогда мне показалось это довольно грубым, и я даже подумала, что на месте кухарки обиделась бы на них, но сейчас, сидя рядом с госпожой и разглядывая её заплаканное лицо, я подумала, что, возможно, старшие горничные были в чём-то правы.

Тем временем миссис Вильерс снова попросила у меня воды, утолила жажду и вернула мне бокал.

– Подай мне зеркальце, – попросила она.

Я поднялась, поставила бокал с водой на туалетный столик, взяла с него маленькое карманное зеркальце и подала его хозяйке. Глядя в зеркальце, миссис Вильерс торопливо отёрла глаза и, разочарованно вздохнув, слегка похлопала себя по щекам.

– Скорее всего, скоро сюда придёт мистер Вильерс, – пояснила она. – Не хочу, чтобы он видел, что я плакала. Я попросила доктора пока ничего ему не говорить. Я сама скажу мистеру Вильерсу, что жду его сына.