Чёрная лента

– Вы так уверены, что будет мальчик? – изумилась я.

Уверенность миссис Вильерс действительно была поразительной. Мне кажется, что, чтобы предугадать пол ребёнка до его рождения, нужно быть по меньшей мере прорицателем. Конечно, я слышала, что многие дамы во время беременности настраивают свои мысли на то, что ожидают мальчиков, так как большинство мужчин желают получить наследника, но, как говорила тётушка Рут, настрой в этом деле мало что решает, всё определяет Бог.

Миссис Вильерс же нисколько не удивилась моему вопросу. Она лишь грустно улыбнулась и сказала:

– Каждый день я стану молиться о том, чтобы это была дочь. Но это будет мальчик.

Меня безумно напугала та горечь и та обреченная уверенность, с которой произнесла она эти слова.

     27 октября 1849 года. Семь часов после полудня.

Малыш появился на свет сегодня. Как и предвидела миссис Вильерс, это был мальчик. Его назвали Джорджем в честь усопшего брата госпожи. На этом имени настоял мистер Вильерс, хотя госпожа была против.

Мистер Вильерс видел, как сильно тосковала госпожа по своему брату, и, назвав сына в его честь, хотел сделать ей приятно. Впрочем, тоску госпожи по брату видели все. Со времени кончины мистера Квинси она несколько переменилась. Миссис Вильерс и раньше была внимательна к дочери и супругу, но теперь её внимание стало граничить с жадностью. Она словно бы ревновала свою семью к себе же самой.

С того момента, как она узнала о беременности, миссис Вильерс почти не оставалась одна. Если она не занималась с дочерью, то проводила часы в кабинете супруга, тихо и безмолвно наблюдая за тем, как он работает.

Миссис Харрис утверждала, что необычное поведение хозяйки обусловлено лишь её беременностью, что, осознав себя в новом состоянии, она стала более сентиментальной и что совсем не удивительно, что ей хочется как можно больше времени проводить с семьёй.

Я же не была склонна к столь категоричной оценке изменения настроений госпожи. Да, некоторая сентиментальность миссис Вильерс, возможно, и обусловливалась её особенным положением, но всё же было в её поведении и нечто странное. Она словно бы стала маниакально зависимой от своей семьи. Она выражала свою любовь, но с какой-то жадностью, ненасытностью, словно бы она каждую секунду боялась потерять кого-либо из родных.

Внимание её было до того навязчивым, что вскоре утомило и мисс Джоан, и мистера Вильерса. Мисс Джоан всё чаще стала уклоняться от занятий и совместных чтений, подолгу исчезала в саду и всяким образом старалась избегать длительных бесед с матерью. Миссис Вильерс, казалось, этого не замечала и, напротив, всё время искала внимания дочери.

Мистер Вильерс в вопросе навязчивости госпожи оказался более терпелив. Он горячо любил свою супругу и был уверен в том, что постепенно её непомерная жажда внимания утихнет. Он, как и миссис Харрис, считал, что всему виной беременность, эмоционально отягощённая смертью брата. Он полагал, что, как только ребёнок родится, внимание миссис Вильерс переключится на него, и, утомлённая заботами о малыше, она уже не захочет докучать остальным домочадцам.

Я была согласна с этим, но только отчасти. За последние месяцы мы с миссис Вильерс очень сблизились, и я имела некоторые основания полагать, что за её приступами излишнего внимания стоят не только приливы эмоций, вызываемые беременностью.

В моменты, когда мисс Джоан сбегала от матери, а мистер Вильерс запирался в кабинете и просил ему не мешать, миссис Вильерс обращала свой взор на меня. В эти месяцы она всерьёз взялась за моё образование. За время её беременности мы прочитали большое число книг. Каждый день она подолгу рассказывала мне об интересных событиях, произошедших в истории нашей страны, и просила писать небольшие сочинения о них или личностях, участвовавших в них. Миссис Вильерс обучила меня математике, музыке, рисованию. За эти месяцы мы очень привязались друг к другу. Она стала для меня второй матерью, а я старалась быть очень благодарной ученицей и преданной подругой.

Мне нравилось учиться у миссис Вильерс. Она стала моим идеалом женской красоты и мудрости. Её внутренний мир казался неисчерпаемым колодцем знаний. Она щедро делилась ими со мной, никогда не ругалась, если у меня что-то не получалось, и искренне радовалась, когда я наконец ухватывала суть урока. Моё обучение стало её главным детищем в этот период.

В отличие от мистера Вильерса и мисс Джоан, я никогда не пряталась от внимания миссис Вильерс, каким бы навязчивым оно ни было. Я понимала, что за этим вниманием скрывается гораздо больше, чем просто сентиментальность и переживание об усопшем родственнике. Не раз я замечала, что миссис Вильерс боится оставаться в комнате одна, словно бы те мысли, что приходили к ней, когда она оставалась в одиночестве, не просто пугали её, но приводили в настоящий ужас.