Чёрная мадонна

В конце концов, он приподнялся над ней, раз за разом входя в нее, подобно кузнечному молоту. Взгляд его был устремлен в ее полные слез глаза, дыхание вырывалось надрывными стонами. Впервые за всю свою жизнь Мэгги Джонсон ощутила, как в ее лоно вливается горячая струя мужского семени. Нет, он ничего не сказал ей, не признался в любви. Он лишь навис над ней, закатив глаза, одной рукой сжимая ей горло, другой больно стискивая ее грудь.

– Сука! – кричал он. – Похотливая сука, давай, трахай меня!

Небо темное, звезд не видно, ночь пуста, за исключением одного-единственного звука. Из магнитофона лилась оперная ария. Ее слабые ноты воспаряли к беззвездному небу над озером. Их плачущая красота лилась с подоконника, на который, распахнув ставни, облокотилась Мэгги – на этот раз в своей прекрасной шелковой ночной сорочке. До этого она почти не понимала заключительной арии Чио-Чио-сан, а вот теперь наконец поняла. И знала, почему Леонтина Прайс исполняет ее именно так. Она пела, полная горя, которое были бессильны облегчить слезы. Такая музыка заставляла умолкнуть ночные звуки. Лебеди неподвижно застыли на водной глади озера. Луна померкла.

Каждая нота была столь прекрасна, что любой, кто ее услышал бы, закрыл бы глаза или поник головой. В комнате храпел Сэм, вернее, легонько посвистывал. На прикроватном столике стояла, повернутая лицом к стене, статуэтка Богоматери Рокамадурской, Черной Мадонны с младенцем. Всякий раз, когда Мэгги хотела уйти, Сэм просыпался и не давал ей этого сделать, как будто она была его добычей, с которой он еще не расправился до конца. Ему было все равно, что она чувствует, и он, словно хищник, снова и снова причинял ей невыносимую боль.

Джесс не вернулся, равно как Феликс и Антонелла, хотя Мэгги знала, что они дома. Возвратившись, они услышали или даже увидели ее с Сэмом, после чего вновь покинули дом, чтобы не быть свидетелями ее грехопадения.

Дрожащей рукой Мэгги сжимала перочинной нож – любимый нож Джесса; она была готова постоять за себя, если Сэм вновь начнет домогаться ее. Опера подошла к своей самой трогательной сцене, где сын Чио-Чио-сан входит в комнату и она поет: «Ты? Ты? Ты? Мой маленький идол, моя любовь, моя лилия, моя роза. Этого ты не должен знать!»

Она посмотрела вниз, на пустой портичиолло. Куда же подевалась подаренная Феликсом лодка? Где Джесс? Где ее сын? Где ее лилия и роза? Как ей искать его, как, найдя, положить руку ему на голову после того, что с ней случилось? Как ей теперь посмотреть в глаза женщин на рынке? Как войти в церковь Святой Девы Марии? Ведь где теперь ее целомудрие? Где ее честь?

Она слушала, как мадам Баттерфляй оплакивает свою судьбу, свою смерть, свою любовь, когда-то это чувство было для нее дороже жизни. Теперь Мэгги понимала ее. Теперь это была и ее судьба.

Глава 23

На следующее утро Феликс Росси встал раньше Джесса и Антонеллы. Они все спали в ее доме, не желая ночевать под одной крышей с Сэмом и Мэгги. Когда Феликс вернулся на виллу, он застал мальчика сжавшимся в комок под окном спальни Мэгги. Ребенок сквозь слезы читал строки «Песни Песней» и молил о явлении ангелов. Даже увидев Феликса, он не перестал молиться и плакать, повторяя, что, будь он и вправду Иисусом, он бы точно знал, как помочь матери. Феликс ворвался в дом, готовый перерезать Сэму горло. Однако, услышав доносившиеся из спальни Мэгги звуки, застыл на месте, не в силах поверить, что та, кто родила Джесса, будучи девственницей, отдалась первому встречному проходимцу. Звуки ее страсти показались ему омерзительными; он повернулся, сгреб Джесса в охапку и отвез его в дом к Антонелле.

Джесс проплакал половину ночи. Феликс не ложился спать, стараясь утешить его, но Джесс остался безутешен, убежденный в том, что его матери сделали больно. Росси ни разу не видел, чтобы ребенок испытывал такие душевные муки. Он так рассердился на Мэгги, что все равно не смог бы уснуть.

Встал он рано утром, с первыми лучами солнца, исполненный решимости высказать Мэгги все, что думает по этому поводу. Что касается Сэма, в его глазах тот всегда был отъявленным подонком. Да, какое-то время он пытался вести себя прилично, но затем попытался затащить Мэгги в постель. Когда же она отказала ему, он переключился на его сестру Франческу, и нельзя сказать, чтобы та оказала ему решительное сопротивление. Нет, конечно, когда головорезы устроили за Мэгги настоящую охоту, он ее спас, но это единственный благородный поступок, совершенный за всю его пустую жизнь. Так что поведение Сэма Даффи его ничуть не удивило. Иное дело – поступок Мэгги. Она бросила Джесса одного, напугав его, чтобы самой удовлетворить свою похоть с Сэмом.