Чёрные апостолы

Подойдя к окну вплотную, я стал отпирать его. Щеколда легко подалась, створка открылась. Дети шарахнулись от меня, не зная, что ожидать. Но мне было наплевать на них. Я быстро вернулся за Светкой и попытался ее растормошить. Она словно умерла, и тело ее тряслось и переваливалось в моих руках, но она не издала ни звука, даже не отмахнулась. Пришлось мне поднимать ее на руках. Я просто не мог бросить ее, голой, тут, в этом месте. Я положил ее поперек подоконника и хотел уже перелезть сам, когда услышал сквозь грохот музыки частый звук когтей по полу. Волк Рембо приближался ко мне ленивой рысью.

Я не стал дожидаться и выпрыгнул наружу, стаскивая за собой голое неподатливое тело. Волк прыгнул тогда, когда я пятился, держа Светку на весу. Ее ноги цеплялись за подоконник, руки безжизненно болтались.

Передние лапы волка уперлись в подоконник в тот миг, когда голые ступни девушки сорвались с его краю наружу и глухо стукнулись о землю. Я продолжал пятиться, ничего не соображая от страха. Но Рембо не собирался меня преследовать. Он смотрел на меня, стоя передними лапами на подоконнике, вытянув шею и насторожив уши. В его глубоких глазах не было ярости, но не было и добродушия.

«Черт с ним, — подумал я. — Есть в мире и худшие звери».

Светка в свои 17 лет успела отъесться на славу и весила килограммов 60, не меньше. Я еле волок ее. Раньше я, конечно, поднимал тяжести и побольше, но сейчас еще на набрался сил. Я присел, кряхтя, перебросил тело через плечо и поднялся на дрогнувших ногах. Мельком оглянувшись, я увидел, как Рембо отпрыгивает назад в комнату. Значит, сегодня меня не искалечат. Я, покачиваясь, как мог быстро, пошел к домику напротив. Настя смотрела в окно, когда я с усилием поднимался на крыльцо.

— Неси сюда, — она открыла внутреннюю дверь, когда я, тяжело топая, шел по тесным сеням. — Сюда, — она быстро обогнала меня и отбросила одеяло с моей постели. — Клади, ее надо тепло укрыть.

— Что с ней? Они все там, как рыбы на верёвке, еле дышат.

— Проснутся.

Настя была не многословна. И когда я укладывал Светку в кровать, молча помогала мне.

— Что у вас здесь происходит?

— Ты все видел.

— Да, конечно уж. Чем они набрались, что за наслаждение?

— Стимулирующий наркотик на опиумной основе с вытяжками из некоторых растений. Андрей сам изобрел его.

— Конкретный нарколог. Отпад всему.

Настя молчала, и я сказал, чтобы расшевелить ее:

— Оригинальный компот.

— Там все подобранно Андреем, в строгих дозах.

— А когда они просыпаются, они помнят, что было?

— Да. Андрей много над этим работал. Смысл тут в единстве, в общей семье и кровничестве. Андрей считает, что именно так жили в первобытном обществе и поэтому никто там не становился ни алкоголиком, ни наркоманом.

— А они здесь?

— К «наслаждению» не привыкают. Он стимулирует определенное поведение, и это дает выход древним инстинктам. Снимаются некоторые запреты. Люди полностью расслабляются. Им уже не хочется делать это в другое время. Наши пиршества происходят в определенные дни, и людям этого хватает.

— Мы?

Настя вздрогнула и опустила голову.

— И ты тоже с ними?

У меня, наверное, было не совсем хорошее выражение лица, и Настя инстинктивно отступила и схватилась за живот.

— А это?

— Я забеременела там, — сказала Настя еще тише.

— А муж?

— У нас здесь нет мужей, девушка, пока не забеременеет, называется невестой, потом она рожает и становится, как и все остальные.

— А ребенок?

— Растет здесь, в коммуне. У нас есть уже такие дети.

— Точно. Вон они, стоят под окном и смотрят на голые задницы.

Настя закрыла лицо руками:

— Уходи от нас, уходи, пока не поздно. Я наврала, когда сказала, что к «наслаждению» не привыкают. Мы все в зависимости от него. Пусть не физически. Пусть морально, но люди уже не могут жить без него.

Я ужасно устал и, покачиваясь, подошел к стулу.

— Там одного избили, он тоже наслаждался? — проговорил я, садясь.

— Этого раньше не было. Раньше у нас все было лучше и чище. Андрей привез к нам этого Петра, потом появились его друзья, и все стало намного хуже. Иди, ляг на кушетку, тебе тоже надо поспать.

— Ты нарочно напоила меня? — спросил я, поднимаясь.

— Да. Я хотела, чтобы ты увидел все без «наслаждения». Разведенный алкалоид и никотин ослабляют его действие. Клин клином, понимаешь.

Я кивнул, добрел до кушетки и свалился, прямо как был, в фуфайке лицом вниз. Ноги мои свешивались с нее, но я не обратил на это внимание. Сон охватывал меня неотвратимо.

Спал я долго, и когда проснулся, просто лежал с закрытыми глазами, не желая возвращаться в этот кошмар. Но лежать так вечно я не мог и со вздохом открыл глаза. Их резало, словно от дыма и все вокруг скрывала мутная пленка. Я повернулся на бок и сел на кушетке, протирая их руками. Все мое лицо горело, и я с силой массажировал его, взъерошивая волосы надо лбом.