Чёрные апостолы

Едва я сел и подался вперед, как услышал шаги поднимающегося по крыльцу человека. Вошел один из апостолов, по крайней мере, это я так подумал, но не был уверен, что видел его раньше.

— Сидим? — доброжелательно с легкой иронией, спросил он. — Штаны просидел уже, наверное.

Я молчал. Этот парень казался очень веселым и жизнерадостным, но с таким налетом крутизны, что от него с первого слова несло шестеркой.

— Вставай, проклятьем заклеймённый. Вперед. Ты, вообще, кто есть по жизни?

— А что?

— Да больно у тебя шмотки конкретные.

Похоже, этот парень всегда изъяснялся только так. Я продолжал молчать, и парень смутился.

— Слышь, братан, пошли, там уже собираются.

Я посмотрел на него и он, поняв это, как вопрос «где», сделал энергичный кивок в пространство.

— Вставай и танцуй в темпе вальса, слышь.

Необычное поведение Насти уже насторожило меня. Я, по-прежнему молча, поднялся с кровати и, не задавая лишних вопросов, пошел к двери. Настя продолжала стоять у окна и вид у нее был подавленный, но я никогда не думал о женщинах, когда что-то касалось лично меня. Скользнув по ней взглядом, я переступил порог. Настя даже не подняла головы, чтобы посмотреть на меня.

Я спустился с крыльца и забыл о ней совершенно. Парень поравнялся со мной. Он пребывал в том же сверхжизнерадостном настроении запойного пьяницы, поставившего в холодильник бутылку водки, чтобы охладить ее. Он все болтал о погоде, о природе, и это без устали и на той же фени. Старый я стал, чтобы воспринимать его.

По дороге он обогнал меня и первым поднялся на крыльцо самого длинного дома в коммуне. Широко распахивая передо мной дверь, парень отступил и взмахнул рукой:

— Двигай по прямой, наслаждение ожидает тебя.

И я переступил порог. Это была та же общая столовая, где тогда обедали, но, бог мой, на что она была теперь похожа. Вся в гирляндах цветов из шелка и бумаги, а уж благоухала, как июльская клумба. Сколько они потратили на это освежителей воздуха, — подумал я, слегка задыхаясь.

— Шагай, привыкнешь, — парень, сразу вернув себе весь кураж, вольно шлепнул меня по спине, — мне лично очень даже нравится.

Я знал, что на такое обращение надо реагировать сразу. Но я был подавлен и растерян, и под взглядами всех, сидевших за накрытыми столами прошел туда, куда меня подталкивал парень. К тому приставному столу, где сидели апостолы.

На лицах у всех застыло такое праздничное выражение, что я со своей кислой физиономией явно сбивал им весь настрой. Но они держались стойко.

— Падай, братан, у меня лично уже азарт начинается.

Люди за столом ели и уже не смотрели на меня. Где-то играла музыка: что-то тихое и плавное. Апостолы полушепотом переговаривались между собой, Андрей среди них почти не выделялся. Остальные, как их называл тот промасленный поэт-художник, жильцы, что ли, вели себя точно так же: ели, тихо переговаривались. И самое интересное — на всем столе: ни вина, ни водки. Ничего. Что-то не похоже это было на наше русское застолье. Но апостолы никак не вписывались в трезвенники. А я был навеселе.

Мое счастье, что от выпитого я не раскисаю, не липну с разговорами и не плачусь в жилетку, а наоборот, замыкаюсь в себе, забиваюсь в угол и жду только добавки. Чтобы все поехало вокруг, и я бы перестал помнить себя. Вот в это время, как раз, я легко и нарываюсь на неприятности. Но если меня не задевать, я остаюсь тихий, как сонный медведь.

Вот еда на столе подошла к концу, ложки и вилки легли в пустые чашки. Женщины, встав из-за стола, стали убирать пустую посуду.

— Наслаждение, наслаждение, — пронеслось среди людей.

«Удивительно, — подумал я. — Еда, конечно здесь вкусная, но наслаждаться ей — это уже слишком».

— Наслаждение.

По столу стали передавать чашки. Вновь, как тогда, парень покатил вдоль зала тележку с кастрюлей. Он черпал половником из нее красную жидкость и наливал в эти чашки.

— Наслаждение.

Да что они все.

Люди, сидевшие за столом, тут же склонялись над чашками и вожделенно вдыхали в себя запах. Вино там у них было или наливка, что ли. Но это был компот. Простой компот из слив, яблок и еще чего-то лесного, и очень ароматного, и я убедился в этом, когда черпак вылил мне в чашку эту красную. как кровь, жидкость. В ней плавали дольки сливы, яблока и какие-то мелкие ягоды, и все это слегка покрутилось в моей чашке и медленно улеглось на дно, кроме этих самых ягод, всплывших на поверхность и закачавшихся у самого ее края.

— Наслаждение.

— Пей, братишка. Все мы достойны радости жизни.

Ну раз так. Я поднял свою чашку.

— Ваше здоровье.

— Никогда так больше не говорите, — сказала веским голосом женщина, сидевшая от меня человека через три. — Слышите.

Я поднял голову. Но все уже жадно пили. Я даже не мог разглядеть ее. И хорошо. Я все больше зверел, сидя за столом. С яростью я приник губами к своей чашке. Это было конечно что-то. Сладко-кислый вкус, вероятно от лимонного сока или кислоты, ароматы лесной поляны, полной ягод, цвет — закачаешься. Я проглотил это одним духом.

— Наслаждение.

Да уж, конечно.