Чёрные крылья

Мимо старого генерала с рёвом проносились танковые колонны. Их путь лежал сквозь бетонные клыки, торчащие из земли, мимо десятков бункеров, ощетинившихся противотанковыми орудиями и пулемётами. Их путь лежал туда, за пригорок, усеянный минными полями и колючей проволокой. На другой край нейтральной земли, где за жидкой зимней рощицей уже кипел ожесточённый бой.

Вслед за последним металлическим чудовищем, унёсшимся навстречу пламени войны, пошли солдаты. За строем строй, колонна за колонной они слажено грохотали своими сапогами по примятому снегу. Бесконечная вереница суровых и сосредоточенных лиц, уходящих вдаль. Воронёная сталь автоматных стволов, белые звёзды на рукавах чёрной формы. Чистота и скорбь, сосредоточенная холодная ярость.

Эти солдаты знали, что шли умирать. Шли вновь и вновь подниматься под отчаянный рёв командиров, бросаться прямиком на огненный пулемётный ствол, снова и снова погибать за свою Родину. Солдаты шли ненавидеть своих врагов, ненавидеть до гордости, до святости, до неукротимого лесного пожара и звериной чистоты.

Бесконечный строй солдат шёл отвоёвывать землю своих отцов.

Дрожь в левой руке генерала усиливалась. Раскрытая старческая сухая ладонь плясала на сером полотне бункерной стены. Он смотрел, не отрывая взгляда, на бесконечный походный строй молодых людей, что шли на смерть из-за слабости своих отцов. Старый генерал видел, как вынуждены были расплачиваться за прошлые ошибки и грехи двадцатилетние мальчишки, что едва-едва застали ту страну, за свободу которой тысячи из них вскоре сложат головы.

Взгляд Карбышева бежал по лицам солдат. Такие одинаковые, такие разные, такие гордые и скованные цепями своего долга. Каждому из них Дмитрий Михайлович старался улыбнуться уголками губ, каждого старался подбодрить, перед каждым старался извиниться, пусть молча, пусть не вслух, за слабость своего поколения, за свои собственные ошибки, за то, что впереди этих мальчишек ждут не весенние поля из цветов и трав, а километры мин и огня. И всё же, он не видел сожаления в этих юных глазах. Ни капли грусти, ни капли той тяжести, которой на них навалился их же собственный долг. Только то возвышенное, триумфальное чувство, которое мужчина испытывает, приближаясь к своему врагу. Не просто противнику, но именно к врагу, настоящему, кровавому и кровному.

Он ждал этого. Все эти двадцать лет, укрепляя последнюю линию обороны своей Родины, того жалкого уральского куска, что от неё остался. Он ждал этих бесконечных колонн все те двадцать лет, что прятался от немецких бомбёжек по подземельям, зажимая руками кровоточащие уши. Он спал и в горячем бреду видел этих солдат, во взгляде которых нет ни малейшего следа слабости. Он видел этих мальчишек, когда засыпал коротким и беспокойным сном, пытаясь хоть чуть-чуть отдохнуть от бесконечных чертежей.

Но генерал Карбышев никогда не мог даже и подумать, что доживёт до этого момента. До этого великого и благословенного момента, когда кровь захватчиков снова обагрит землю его России, смывая с неё весь пепел, всю ту проклятую копоть и грязь, что накопилась на ней за двадцать долгих лет рабства и бессилия.

Теперь же его старческие глаза, в уголках которых уже поселилась агониальная темнота, увидели тот завораживающий дух день, когда злобный и голодный двуглавый русский орёл наконец-то взлетел и мёртвой хваткой вцепился в горло дряхлеющего орла германского, разжиревшего на горбах собственных рабов.

Боль в груди пришла резко. Не то, чтобы старый генерал не ждал её, он уже давно миновал тот возраст, в котором мысли о смерти вводят если не в состояние паники, то в глубокую меланхолию и задумчивость. Скорее, он относился к смерти как к дорогой гостье, и давно уже прибрал дом к её приходу. Однако, само время визита для Карбышева стало полной неожиданностью. Ещё с утра, вставая со скрипучей и проржавевшей постели, он знал, что обязательно увидит этот чёрный великолепный парад. Что его точно хватит хотя бы на эти несколько часов.

Ожидания не обманули старика. На несколько часов его действительно хватило.

И пока восьмидесятилетнее тело старого генерала медленно сползало по серой стене на глазах боевого строя, пока молодой адъютант в панике метался из стороны в сторону, хрипло выкрикивая санитар, на синеющих губах Карбышева плясала улыбка. Рука прижалась к сердцу, разрывающемуся на части, в голове лентой Мёбиуса бежала одна-единственная мысль, словно пришедшая из другого мира. Точно такого же холодного и мрачного, но где надежда ещё не превратилась в полуистлевший труп.

«Думайте о вашей Родине, товарищи. Думайте о своих домах, это придаст вам сил…»

С этими мыслями, старый и улыбающийся генерал Карбышев, чьи укрепления когда-то спасли Россию, позволив рядовому Отрепьеву и комиссару Алеутову продержаться до подхода солдат генерала Конева, умер, лёжа на холодном уральском снегу. А мимо его стремительно остывающего трупа маршировали солдаты, грохотом сапог отбивая прекрасный и яростный клич:

«Московия падёт…»

Шаг. Ещё десять. Грохот очередной колонны.

«…падёт».