Чёрные пороги

– Ты убила моих собак, дрянь, – всё ещё дрожа, прошептала Дафна и, повернувшись в девочке, кивнула: – Идём.

Корделия продолжала орать, вопить, молотить в дверь и даже умолять Дафну её выслушать, но это уже не имело значения.

Дафна верила, что без позволения маленькой мёртвой хозяйки дома она действительно не войдёт.

***

На ёмкости с маслом, простоявшей в подвале больше полувека, пыли было в два пальца, но сейчас это имело мало значения. Дафна осторожно вынесла её наверх по деревянным ступенькам, казавшимся такими трухлявыми, что, казалось, они вот-вот рухнут, но лестница выдержала.

– Здесь есть комната, которая воспылает быстрее остальных, – сказала девочка и побежала в боковой лестнице. Нет, она даже не бежала – теперь она летела, так, как может лететь…

Как может лететь только призрак, Дафна.

Призрак, жаждущий освободиться.

– Подожди! – крикнула Дафна, прижимая к себе пыльную ёмкость. Крик её отразился от пыльных стен. – Я не поспеваю за тобой!

– Быстрее! – раздалось впереди, и Дафна побежала наверх изо всех сил.

Как только она поднялась по лестнице, дверь распахнулась, и перед Дафной предстала огромная комната…

Которая была почти битком набита картинами.

– Он коллекционировал их, – объяснила девочка. – Эйбрахам Хэссен, отец Селестины. Картины не ценные, все были нарисованы теми самыми мало кому известными художниками, которых спонсировал Эйбрахам. После его самоубийства всё в доме хранилось нетронутым, а вот после смерти Мэри Хэссен, перед тем как выставить дом на продажу, все картины снесли сюда, – она обернулась через плечо. – Они вспыхнут ярко, Дафна.

Дафна кивнула.

– Да, Брунхильд, – сказала она. – Они вспыхнут ярко.

Отвинтив крышку, она плеснула маслом на картину. Затем – на другую, на третью… Взгляд ей упёрся в запылившийся портрет женщины с красивым, но каким-то неприятно развратным лицом. В женщине Дафна узнала Клодию Уэлш.

Масла ей досталось больше, чем остальным.

– Поджигай! – воскликнула девочка. – Поджигай – и я тебя выведу!

Дафна чиркнула зажигалкой.

На какой-то момент ей подумалось, что быть курящей в ряде случаев бывает очень даже полезно.

***

Пламя уже вовсю полыхало сзади, когда она бежала за мёртвой девочкой по коридору. Наконец дверь оказалась прямо перед ней, и девочка распахнула её.

– Беги, – сказала она. – Беги, Дафна… и спасибо.

– А Корделия?

Мёртвая девочка улыбнулась – впервые за всё это время.

– Я позволю ей войти, – сказала она. – Я не могу её убить, но могу впустить.

Дафна не успела ничего ответить: какая-то неведомая сила словно вытолкнула её за дверь, и она оказалась на улице…

Дверь тут же захлопнулась.

Немного отбежав от дома, она взглянула на парадный вход – тот самый, с большими чёрными ступенями. Пламя ещё не вырвалось вверх, но из окон повалил дым. Корделия продолжала стоять у двери, колотить в неё и кричать, когда дверь перед ней вдруг резко распахнулась, из-за неё повалили клубы чёрного дыма.

– Мой дом! – завопила Корделия. – Ты подожгла мой дом, сука!

Движимая каким-то необъяснимым сумасшествием, она влетела в дом…

И дверь тут же захлопнулась.

Видимо, поняв, что произошло, Корделия за дверью заорала, и крик этот был похож на вопль умирающего животного. На какое-то мгновение Дафне вдруг подумалось, что нужно помочь Корделии, но она уже понимала, что это невозможно.

– Ты впустила её… – одними губами прошептала она. – Впустила наконец… чёрт.

Руки её всё так же дрожали, когда она достала из кармана мобильный телефон и набрала 911.

Она просто скажет, что горит соседний заброшенный дом, решила она.

Впрочем… а что ещё она могла сказать?

Эпилог

– Полиция пришла к выводу, что Корделия Вудмэн сама подожгла принадлежавший ей дом, – сказала Дафна. Они втроём – она, Элисон Арчибальд и Джорджина Блейм – направлялись к реке. В руках у каждой был букет из жёлтых ромашек. – Как выяснилось, она давно наблюдалась у психиатра.

Элисон кивнула:

– Меня это не удивляет, дорогая моя. После того, что вы рассказали… знаете, как по мне, психически нормальный ребёнок до этого бы не додумался.

Джорджина покачала головой:

– Не думаю, что Корделия… точнее, Селестина была психически больной, мисс Арчибальд. Она просто была очень злой. Дети тоже бывают злыми.

Элисон сжала её руку.

– Может, ты и права, милая Джорджина, – сказала она. – В конце концов, сама Селестина была порождением столь же злобного и жестокого создания… это ж подумать только – убить собственного ребёнка из-за… из-за любовницы…

Они приблизились к реке, и Джорджина посмотрела на небо, а затем вновь перевела взгляд на Элисон и Дафну.

– Почему в мире существует такое ужасное и бессмысленное зло? – спросила она.

Дафна приобняла её за плечи.

– Никто тебе на этот вопрос не ответит, Джорджина, – сказала она. – Вероятно, потому что зло есть в самом человеке. В каждом из нас. Только в некоторых его слишком уж много, – подойдя к реке, она присела на корточки и бросила в чёрную мутную воду несколько жёлтых ромашек. То же самое сделала и Элисон Арчибальд.