Чёрный иней

— Иначе именно вам придётся взять все заботы о группе, а потом и о взводе на себя... А мне придётся кривить душой, — посылать родным извещение о смерти и вместо «несчастного случая» писать что-то вроде «героически погиб во время выполнения сложного боевого задания»...

— Я понял вас, господин майор, — как и в прошлый раз, ответил фельдфебель. — Всё будет как полагается, не сомневайтесь.

Гревер помолчал, чтобы подчеркнуть значимость момента, и в то же время стараясь избежать лишней торжественности, сказал:

— Не сомневаюсь в этом.

Потом подошёл к столу, вынул из нижнего ящика рюмки, достал откуда-то из-под мехового жилета плоскую флягу с албанским коньяком — на объекте все знали, что он пьёт только албанский коньяк марки «Скандербай», — и молча налил.

— Выпьем за удачу!

Ран неуловимым движением осушил рюмку, потом твёрдо поставил её на стол и отступил на два шага.

— Разрешите идти, господин майор?

Медленным кивком Гревер отпустил его. Ему показалось, что глаза фельдфебеля блеснули как-то по-особому. Зрачки хорта.^{8}

31

На осунувшихся лицах солдат он прочитал тот же суеверный страх, что и у себя в сердце. «Храни нас, Боже! Неужели и моя физиономия сейчас такая самая?» Только фельдфебель излучал хладнокровие. Айхлеру удалось перехватить взгляд Рана и ему показалось, что он уловил какой-то горячечный блеск в глазах фельдфебеля. «Наверно, ему тоже страшно. Он не раз бывал в разведке в этих местах...»

Они преодолели ещё около километра. Шли в общей связке со страховкой. Ран шёл впереди цепочки. Его белая широкая спина с привьюченными лыжами вдруг замерла метров за сорок впереди. Он обернулся и глянул в сторону Айхлера. Опять что-то странное почудилось Айхлеру в этом взгляде, что-то тревожное, опасное. Отчего-то тихонько закрутилась мысль: уже минуту камни и лёд под его ногами подозрительно вторят эхом — под ним пустота! Или это только мерещится?

«Скреплённые льдом камни висят над пропастью, образуя своеобразный свод. Стоит льду подтаять, как свод не выдерживает и обваливается! Ни прочности льда, ни глубины трещины не знает никто... Крепко ли сцеплены камни, чтобы выдержать вес человека?.. О, Боже! Ран, наверное, дошёл до края пропасти и сейчас уже в безопасности. Но, если прошёл один, то... это вовсе не означает, что пройдёт второй, третий... Можно остановиться или обязательно надо двигаться дальше?.. А если лечь и поползти?.. Увеличится площадь и уменьшится давление... Чёрт побери, я совсем не знаю, что делать в таких случаях... А если крикнуть солдатам, идущим следом, чтобы понадёжнее страховали? Не обвалится от крика?.. Но почему фельдфебель не предупредил?! Или, может, я, погрузившись в свои мысли, прозевал его сигнал? Тварь! Захотел посмеяться надо мной?.. Он ещё попляшет у меня... он у меня...»

Ему оставалось до фельдфебелю, истуканом торчавшим впереди, ещё шагов двадцать, когда позади прозвучал сухой треск, а под ногами затряслось, как при землетрясении. Скорее инстинктивно, чем руководствуясь рассудком и опытом, Айхлер упал на снег плашмя, изо всех сил стараясь вонзить клюв ледоруба в фирн.

Связка слишком растянулась, Ран вырвался недопустимо далеко вперёд, пользуясь тем, что весь запас верёвки находился у него. Следующий за Айхлером ефрейтор Фегман находился на расстоянии не восьми-девяти метров, как того требовала инструкция, а за пять метров от него, зато те, кто шёл позади, растянулись на пятнадцать-двадцать метров. Рядового Хензеля Айхлер не увидел. А последний в связке Вебер барахтался на краю льда по ту сторону трещины. Фегман тоже распластался на льду. Айхлер отказывался в это верить, но она была перед глазами... Трещина! Хензель провалился!

Рывок от падения Хензеля благодаря длине верёвки не был слишком сильным, и Веберу хотя и не удалось устоять на ногах, посчастливилось вогнать ледоруб в хрупкую поверхность глетчера. Он смог закрепиться на льду. Потом начал быстро вбивать ледоруб в снег, глубоко, по самую головку. То же самое делал и Фегман.

Айхлер, завороженный страхом, следил за их действиями. Потом почувствовал судорожное оцепенение во всем теле, облизал пересохшие губы и огляделся. Ран возвращался! Он спокойно и, казалось, неторопливо приближался по коварному снегу. Айхлер в эти короткие минуты с пугающей ясностью осознал: его жизнь сейчас полностью зависит от этого человека, уверенно надвигавшегося на него. Он испытал к фельдфебелю тяжёлую, лютую ненависть, от которой заколотилось сердце.

Вместе с подоспевшим фельдфебелем, Вебер и Фегман быстро соорудили какую-то систему из карабинов и верёвок и начали вытягивать Хензеля.

«Кажется, у них это называется полиспаст^{9}... Но почему Хензель не подаёт признаков жизни?»