Чёрный коршун русской смуты. Исторические очерки

Нам очень повезло: на станции немцев не оказалось. Кое-как вернулись из-под бомбежки назад. Абакумов крепко поругал руководство корпуса, и я считаю, поделом: зачем зря подставлять под бомбы бойцов? Надо было просто провести разведку, вот и все. Чтобы это понять и принять правильное решение, не нужно было быть большим стратегом.

Помню еще случай, когда мне пришлось ходить с бойцами в атаку. Сейчас, когда вспоминаю, улыбаюсь, а в тот момент было не до смеха.

Перед нашим наступлением поздней осенью 42-го приехал я как-то в Особый отдел одной из дивизий. Ищу начальника. Его нет, говорят, он находится у командира дивизии. Я туда. Но там нет ни комдива, ни моего подчиненного особиста. Дежурный докладывает: они отбыли в такой-то полк. Но и там никого не оказалось. Все руководство, в том числе и мои ребята ушли в расположение такого-то батальона. Прибыл и я туда же и увидел такую картину. Командир дивизии жутко ругает комбата за то, что тот не может взять высотку, которая находилась как раз в зоне действий его подразделения, и это мешает выпрямлению рубежей дивизии перед наступлением. А комбат, видно опытный, обстрелянный и решительный человек, держится твердо и отвечает, что он не может наступать, так как не хочет губить остатки своего батальона, что у него всего-то осталось человек двадцать пять.

– Ах так, – кричит в запале командир дивизии, – тогда мы прямо сейчас пойдем в атаку и я сам поведу батальон!

И что бы вы думали? Он действительно рассредотачивает людей, готовит их к атаке, С ним вызвались идти и мои особисты. Я препятствовать не стал, но куда мне-то самому было деваться в такой ситуации? Сесть в машину и уехать? Это было бы великим позором не только для меня лично как генерала и начальника Особого отдела фронта, но и как представителя военной контрразведки.

И мне пришлось идти в атаку на высоту вместе со всеми. Более того, вынужден был ее возглавить как самый старший по званию и по должности.

Встали мы, группа офицеров, из траншей во весь рост, я закричал: «Вперед, за Родину, за Сталина!» и побежали мы по снегу на высоту, за нами – солдатики. Бежать было ужасно тяжело: я в полушубке, в валенках, весь тепло одет – не собирался ведь в атаку ходить. Помню, бежал, и без остановки палил из автомата. Рядом падали убитые и раненые. Потом была рукопашная… Когда взяли уже высотку, вбежали в какую-то деревеньку, я заскочил в дом и у порога свалился без сознания. Трудное это дело – ходить в атаку, когда тебе уже за сорок, да без привычки. Выручила, наверно, память: в гражданскую не раз приходилось хаживать в штыковые атаки на пулеметы.

Потом мое начальство меня ругало и спрашивало, мол, мне, наверно, заняться больше нечем, если уж я в атаки с солдатами стал бегать?

Теперь, на старости лет, не хочу кривить душой и скажу как считаю: воины-чекисты в период Сталинградского сражения проявили себя более достойно и честно по отношению к защитникам города, чем некоторые представители военного командования.

Взять хотя бы того же Ф.И. Голикова, заместителя командующего фронтом. Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях рассказывает, как генерал Голиков в буквальном смысле слезно умолял разрешить ему перебраться из города на другой, безопасный берег Волги. И он все-таки покинул нас. Помню, мы с Белоусовым стояли на берегу Волги, а люди Голикова складывали его хозяйство в лодки. Он сам тоже садился в катер и уезжал… Белоусов затем рассказывал мне, что на моем лице в тот момент отражалось явное желание расстрелять Голикова как дезертира. Не стану с ним спорить…

Сам Никита Сергеевич тоже, как я считаю, слишком рано без особой на то необходимости переехал Волгу вместе со штабом.

Он доложил в Москву, что немцы просто одолевают штаб, поэтому надо срочно перебазироваться. Я специально вслед за этим послал на автомобиле одного из офицеров проверить, насколько же реально «одолевали» немцы штаб? Оказалось, что в радиусе как минимум километров пятидесяти их и в помине еще не было. Безусловно, я доложил об этой ситуации своему прямому руководителю Абакумову. Тот, естественно, Сталину. А Сталин дал хорошую взбучку Хрущеву. Никита Сергеевич долго потом на меня обижался… Но все равно считаю, что был я прав: нельзя крупному руководителю проявлять малодушие. Люди ведь все видят, и их боевой дух отнюдь не становился выше от такого поведения высшего руководства.

Что касается проявлений чекистами лучших человеческих качеств, то их было достаточно. Конечно, тяжелая война – это не время для сантиментов. Мы были вынуждены быть порой суровыми. Но разве нельзя, допустим, отнести к проявлениям высокого гуманизма то, что начальник Особого отдела 62 армии Битков подобрал потерявшего родителей мальчонку, выходил его, сделал своим приемным сыном?

Помню, когда однажды, в самое тяжелое для Сталинграда время заболел командующий 64 армией М.С. Шумилов, я пришел к нему. Он с трудом открыл глаза, чуть приподнялся, увидел начальника Особого отдела и забеспокоился:

– Что-то случилось?

– Да нет, – говорю, – пришел навестить Вас, Михаил Степанович, пожелать выздоровления.