Чёрный крестоносец

Несколько треугольных разрывов кожи, пара из них все еще кровоточит. Что с остальными участками моей драгоценной конечности, не поймешь. Кожа покрыта коркой запекшейся крови. Словом, бывают зрелища куда приятней.

– Что случилось с собакой? – шепотом спросила она.

– Я убил ее. – Я достал из-под подушки окровавленный нож. – Вот этой штукой.

– Откуда у тебя нож? Откуда?.. Расскажи-ка мне все по порядку.

И я ей все рассказал, а она за это время промыла и перебинтовала мне руку. Чувствовалось, что труд фельдшерицы ей не по душе, но проделала она его с предельной добросовестностью.

Когда я завершил повествование, она спросила:

– Что же ты обнаружил на другом конце острова?

– Не знаю, – честно признался я, – Строю всяческие гипотезы, и, честно говоря, ни одна мне не улыбается.

Она ничего не сказала. Закончила бинтовать руку. Помогла мне облачиться в рубаху с длинными рукавами. Восстановила швы и пластырные нашлепки на щиколотке, прошла к шкафчику и вернулась с сумочкой.

– Собираешься пудрить носик на радость своему ухажеру?

– Твой, а не мой.

Я и опомниться не успел, как она принялась натирать мне лицо каким-то кремом, присыпая его пудрой. Чуть погодя, она откинула голову, оглядывая результат своей работы.

– Ты неотразим, – молвила она, вручая мне зеркальце.

Выглядел я ужасно. Любой страховой агент, бросив на меня испуганный взор, тотчас ускакал бы верхом прочь на своей авторучке. Осунувшееся лицо, налитые кровью глаза, а под ними синяки были всецело на моей совести, благородная же бледность кожи, не вызывающая особых подозрений, являлась заслугой Мэри.

– Чудесно, – согласился я. – А если профессор принюхается к этой пудре? Что тогда?

Она вынула из сумочки крохотный пульверизатор.

– Я вылила на себя пару унций «Ночной тайны». В пределах двадцати ярдов ни один запах теперь не привлечет его внимания.

– Твоя убежденность мне понятна. – Я наморщил лоб. «Ночная тайна» и впрямь оказалась сильной штукой. Быть может, благодаря количествам, кои пошли в работу. – А если я вспотею? Не потекут эти кремы вместе с пудрой по лицу ручьями?

– Есть гарантия, – улыбнулась она. – Если что не так, предъявим иск изготовителю.

– Еще бы, – невесело отозвался я. – Интересная возникнет ситуация. «Тени покойных Дж. Бентолла и М. Хоупмен намерены возбудить дело...»

– Прекрати! – сказала она зло. – Немедленно прекрати!

И я оставил этот тон. В некоторых отношениях она была чувствительна, даже ранима до крайности. А может, я был слишком бестактен и легкомыслен.

– Полчаса еще не прошло? – сменил я пластинку. – Да, – кивнула она. – Пожалуй, пора идти.

Мы спустились вниз по ступенькам и сделали шагов пять на солнцепеке.

Этого маршрута хватило на аннулирование всех ее гримерских ухищрений. Я чувствовал, что выгляжу безобразно. Функционирует лишь одна нога, вторая, разутая, волочится по земле. Приходится всю свою тяжесть переносить на костыли. И каждое соприкосновение левого костыля с горячей землей отзывается яростной болью в руке. От пальцев – к плечу, там – поперек спины и аж до самой макушки. Не понимаю, каким образом израненная рука может вызывать головную боль. Но вот ведь факт, вызывает. Есть над чем подумать докторам.

То ли он, этот Визерспун, стоял в дверях, дожидаясь нашего прихода, то ли услышал тяжкую поступь костылей, так или иначе, дверь распахнулась, и старик ринулся по ступенькам вниз – нам навстречу.

Сиявшее на его физиономии гостеприимство при виде моего лица сменилось огорчением.

– Господи, спаси и помилуй! Господи, спаси и помилуй! – Он, озабоченно суетясь, подбежал ко мне, схватил за руку. – Ваш вид... Я хочу сказать, это потрясение сильно на вас сказалось, мой мальчик. Боже милосердный, вы обливаетесь потом!

Он не преувеличивал. Пот действительно струился по моему лицу, начиная с той минуты, как он схватил меня за левую руку повыше локтя. Он в полном смысле слова выворачивал мне руку, воображая, будто помогает ноге.

– Все будет нормально. – Я поприветствовал его тусклой улыбкой. – Просто спускаясь с крыльца, подвернул ногу. В остальном – полный порядок.

– Вам не следовало выходить, – наставлял он меня. – Какая глупость! Какая глупость! Мы бы прислали вам еду! Однако раз уж вы пришли... Боже, меня не оставляет чувство вины...

– Да ни в чем вы не виноваты, – утешал я его; он перехватил мою руку повыше, чтоб помочь мне взойти на крыльцо, и я с некоторым удивлением заметил: домик-то покачивается. – Откуда вам было знать про дефекты пола.

– Но я ведь знал. Я ведь знал, вот что угнетает меня превыше всего! Непростительно! Непростительно! – Он усадил меня на стул посреди гостиной. – О Господи, вы очень плохо выглядите. Может, коньячку? Как насчет коньячка?

– Ничего лучшего не придумать! – признался я честно.

Он снова вложил всю свою разрушительную энергию в колокольчик.

Принесли бренди. Пациент ожил.

Он выждал, когда я выцежу половину порции, после чего спросил:

– Может быть, мне следовало бы вновь осмотреть вашу щиколотку?