Чёрный крестоносец

Их было двое – в пятнадцати футах от меня. Два китайца, приготовившихся напасть на меня с двух сторон. Оба в хлопчатобумажной одежде. На одном – брюки да рубаха, на другом – шорты. Оба мускулистые, сильные. Оба босиком. Немигающие глаза, невыразительные, застывшие азиатские лица – все это скорее подчеркивало, нежели маскировало холодную, неумолимую решимость. Все это плюс два хищных ножа из тех, что используются для метания.

Смешно утверждать, будто я не испугался. Я испугался, да еще как! Два здоровых амбала – против одного полукалеки, четыре мощных руки – против одной, два искусных воина, поднаторевших в рукопашном бою на ножах, – против человека, с трудом нарезающего ветчину. Время научит? Увы, для учебы время неподходящее. Но самое время что-то предпринять, и без промедления. Пока ни один, ни другой не смекнул, что за соблазнительная мишень была на расстоянии пяти ярдов. Зачем, взяв за грудки, колоть жертву, если ее можно поразить издалека?

Я бросился на них, занеся над собой нож, как дубинку. Они непроизвольно отступили на пару шагов, может, ошеломленные нелепостью моей акции, а скорее из ритуального уважения, испытываемого восточным человеком при встрече с сумасшедшим. Мой нож со свистом рассек воздух, лампочка с жалобным стоном разлетелась вдребезги, в тот же миг я выключил фонарик, и пещера погрузилась в могильную темень. Что ж, могила она и есть могила.

Надо было пошевеливаться. Надо было действовать побыстрей, прежде чем они осознают, что я располагаю двумя преимуществами. Во-первых, у меня есть фонарик. Во-вторых, я могу размахивать ножом напропалую: кого ни ударю – ударю врага. А каждый из них – пятьдесят процентов за это – рискует поразить соратника.

Нимало не избегая шума, я содрал с фонарика пластырь, скинул сандалии, тяжело прошагал к выходу, остановился, шлепнул сандалиями по деревянной двери. Имей хоть десять секунд на размышление, они вряд ли кинулись бы к источнику шума. Но они удовольствовались пятью секундами, придя к естественному выводу, что я пытаюсь бежать. До меня донесся топот босых ног, шум схватки, звук падения, судорожный всхлип, звон оброненного металлического предмета.

Четыре шага – бесшумных, благодаря шерстяным носкам. И вот уже они в ослепляющем луче фонарика. Окаменели. Не то живая картина, не то мрачная скульптурная группа. Стояли они лицом к лицу, едва не соприкасаясь грудными клетками. Тот, что стоял справа, держался левой рукой за рубаху второго. Правая его рука приклеилась к корпусу второго чуть пониже талии. Второй же, отвернувший от меня лицо, выгнулся, как перенапряженный лук, обхватив обеими руками правую руку напарника.

Напрягшиеся сухожилия уподобляли эти руки клещам. Костяшки пальцев побелели – ни дать ни взять полированная кость. В двух дюймах от копчика торчал кончик ножа.

Секунды две, ну, может быть, три – хотя мне показалось, времени прошло много больше – человек справа, не веря глазам своим, смотрел на умирающего. Потом пришло осознание своего рокового просчета, смертельной угрозы, нависшей над ним самим, и он разорвал парализующие оковы ужаса перед содеянным. Он попытался паническим движением высвободить нож, но напарник, агонизируя, сжимал его правую руку и нож мертвой хваткой. В отчаянии он метнулся ко мне, выбросив вперед левую руку. То ли хотел ударить меня, то ли надеялся прикрыть лицо от слепящего луча. А я все держал под прицелом фонарика его зрачки. В этот момент он оказался беззащитен. Что ж, таких моментов не упускают. Двенадцатидюймовое лезвие моего ножа с дребезжанием напоролось на грудную кость. Он закашлялся. Вскрикнул, словно подавившись. Уголки тонких губ ушли к ушам, обнажив в оскале стиснутые зубы. Жуткая усмешка – уже как бы оттуда. Лезвие звякнуло, и у меня в руках осталась рукоятка с дюймовым огрызком стали.

Двое моих противников, все еще сплетенных в поединке, замертво рухнули на известняковое дно пещеры.

Я осветил фонариком их лица. Излишняя предосторожность. Меня они больше не потревожат. Я нашел сандалии, подобрал нож и ушел, прикрыв за собой дверь. Оказавшись снаружи, я прислонился к стенке туннеля, руки бессильно висят, легкие жадно вдыхают чистый, свежий воздух. Я ощущал слабость, но – странное дело! – столь внушительный набор отрицательных факторов – поврежденная рука, ядовитый воздух пещеры, драматический эпизод по ту сторону двери – все это как бы не задело меня ни в малейшей степени. А верней, так я считал, пока не ощутил ноющие скулы щек. И тут я понял: губы мои оттянуты к ушам, бессознательно воспроизводя гримасу человека, которого я только что убил. Потребовалось огромное волевое усилие, чтоб убрать с лица эту маску.