Чёрный крестоносец

Я вынырнул через черный ход, волоча бидон за собой. В профессорском доме все еще горели огни. Я обогнул жилище Хьюэлла и подошел вплотную к баракам в том месте, где тростниковая крыша спускалась почти до земли. Я не собирался сжечь здание дотла. Да это мне и не удалось бы: у каждой хижины стояли чаны с соленой водой – страховка на всякий пожарный случай. Но пылающая смола могла произвести ошеломляющий декоративный эффект. Стараясь не бренчать жестью, медленно, осторожно, я старательно опрыскал крышу горючим, сунул один конец бикфордова шнура в солому, другой – в химический воспламенитель. Высек ножом искорку из кремня.

Фитиль воспламенился. И я покинул сцену, бросив порожний бидон под настил Хьюэлловой хижины.

Я застал Мэри в кровати под покрывалом, из-под которого струился слабый свет. Циновка, открывавшая вид на море, поднялась и опустилась, пропуская меня в комнату. Фонарик под покрывалом тотчас потух. Мэри вынырнула из-под него.

– Джонни?

– Я. Закончила?

– Вот. – Она вручила мне клочок бумаги.

– Спасибо. – Я спрятал шифровку в нагрудный карман и продолжал:

– Представление начинается минуты через четыре. Когда Визерспун с Хьюэллом выскочат из дома, стой в дверях неглиже, испуганно тараща глаза, стыдливо прикрываясь руками и задавая вопросы, приличествующие случаю. Потом повернись к ним спиной и крикни в темноту: пускай, мол, я не трепыхаюсь, происходящее меня не касается. Быстро одевайся. Брюки, носки, блузка. Выбирай одежду потемнее. Не скупись, обнаженное тело в данном спектакле неуместно. Купальник, что и говорить, был бы уместней. Но не стоит в ночное время искушать тигровых акул аппетитным зрелищем женской кожи. Отстегни канистры с противоакульим репеллентом от спасательных поясов и прикрепи...

– Мы уплываем? – перебила меня она. – Зачем?

– Чтоб спастись. Две канистры и по одному поясу...

– Но, Джонни, как же твоя рука? И потом – эти акулы?

– На кой покойнику эта рука? – мрачно проговорил я. – А кроме того, любая акула предпочтительнее Хьюэлла. Две минуты. Я пошел.

– Джонни!

– Что такое? – спросил я с раздражением.

– Будь осторожен, Джонни!

– Прости меня. – Я коснулся впотьмах ее щеки. – Я грубоват, верно?

– «Грубоват» слишком мягкое слово. – Она прижала мою руку к своей щеке. – Возвращайся, вот и все.

Итак, я вновь прижимаюсь лицом к щелям профессорского дома. Сам профессор и Хьюэлл продолжают обсуждать детали своего второго фронта.

Конференция, судя по всему, идет успешно. В данный момент профессор страстным шепотом излагает свою точку зрения, время от времени тыча пальцем в карту, по-моему, Тихого океана. На каменную физиономию Хьюэлла иногда наползает ледяная улыбочка. Они поглощены делом – не настолько, впрочем, чтоб позабыть о пиве. На них пиво, кажется, не действует. Зато на меня – да. Я вдруг осознаю, что в глотке моей першит от сухости. В общем, я стою без движения, мечтая о двух вещах: о пиве и пистолете.

Пиво – чтоб покончить с жаждой. Пистолет – чтоб покончить с Хьюэллом и Визерспуном. Бедняга Бентолл, думаю я, что другим дается запросто, то для него проблема. Стоит ему чего пожелать – тотчас оно делается недосягаемым. Я в корне не прав, в чем убеждаюсь незамедлительно: не прошло и тридцати секунд, а одно из моих пожеланий исполняется.

Китайчонок входит в комнату со свежим провиантом для двух стратегов, и вдруг черный квадрат окна у Хьюэлла за спиной утрачивает свою черноту.

Яркий желтый сполох озаряет ночь. Через пять секунд желтые тона сменяются оранжево-красными, пламя вздымается на пятнадцать, а то и двадцать футов. Бензин и солома, оказывается, дают в сочетании превосходную горючую смесь.

Китайчонок и профессор осознают происходящее мгновенно. Если учесть, сколько алкоголя влил в себя старикан, его реакция представляется просто блистательной. Он кидает реплику, не имеющую ничего общего с его обычными «милый мой» или «Господи благослови», опрокидывает стул и уносится со скоростью ракеты прочь. Китайчонок срывается с места еще быстрее, но теряет пару мгновений на то, чтоб швырнуть поднос на письменный стол, и сталкивается в дверях с Визерспуном. После заминки на выходе, сопровождаемой непарламентскими выражениями профессора, оба исчезают. Хьюэлл топает по пятам за ними.

Через пяток секунд я пристроился к бюро. Приоткрыл правую дверь, сорвал с одного крючка наушники, с другого – пластмассовый ключ передатчика. Отметил про себя: и то и другое, судя по проводам, подсоединено к аппарату. Наушники надел на себя, ключ положил на стол.

На самой установке обнаружил тумблер и ручку. Логично предположить, что тумблер включает и выключает установку, а ручка регулирует параметры передачи. Я щелкнул тумблером. Все правильно. По меньшей мере в отношении тумблера. Наушники сразу наполнились шумом и треском: видимо, включилась принимающая антенна.