Чёрный Скорпион

Я потянул ручку калитки — дверь не поддалась. Повертел головой по сторонам и заметил Вику, которая опять чего-то там поливала на ночь. Я имею в виду растения. И из шланга.

Собравшись было позвать девушку, я вдруг передумал: присел на корточки за высокими кустами, густо произраставшими по периметру забора, и не очень громко, но очень пронзительно свистнул. Сквозь прорехи в листве было видно, как Вика, выпрямившись, принялась оглядываться. Потом она снова нагнулась, закручивая вентиль, а затем, отбросив назад прядь упавших на лоб русых волос, медленно пошла в мою сторону. Лицо ее было внимательным и напряженным — наверное, потому, что меня она не видела. Сегодня Вика была не в джинсах, в которых я уже привык ее лицезреть, а в какой-то свободной рубашке, едва прикрывавшей нижнюю часть бедер, — и всё. Нет, пардон, не всё, на ней был еще тоненький кожаный поясок. Вот теперь всё.

Викины ноги, худощавые, но стройные, осторожно ступали по зеленой траве, перешагивали через небольшие клумбы, и я подумал, что вообще-то она очень даже и ничего. А еще подумал, что…

Ноги остановились возле меня, и, внезапно подпрыгнув, я выскочил пред ее светлы очи как чёртик из табакерки.

— Ай! — взвизгнула Вика, однако, узнав меня, зло гаркнула: — Рехнулись?!

— Так, самую малость, — признался я. — Ровно настолько, чтоб не забрали в дурдом.

Она прищурилась:

— А может, рискнете? Отчебучьте чего-нибудь сверх обычного репертуара — и…

— Это чтоб забрали? — Я энергично замотал головой: — Не искушай, не выйдет. — И предложил: — Помочь открыть? А то неудобно, стою тут как этот. Что люди подумают?

Вика молча щелкнула замком и посторонилась, запуская меня во двор. Я совсем уже было вознамерился прямиком направиться к дому, как вдруг вспомнил, что, в сущности, так до сих пор и не побеседовал толком с этой очень и очень занятной девицей. К тому же сегодня она нравилась мне гораздо больше, нежели вчера и тем более позавчера. Вероятно, потому, что была в одной рубашке, без джинсов. Нет, с другой стороны, Маргариту-то нынче я имел счастье видеть в экипировке еще более скромной… Но это так, не для сравнения, сравнивать их было, конечно, нельзя — что в одежде, что без.

— Послушай, милая, — ласково сказал я. — А если мы с тобой сейчас немного поболтаем?

— С хозяйкой не наболтались? — И я, честное слово, опять не совсем понял, что это: грубоватое простодушие, наивная подколка или нечто большее — стремление прикинуться эдакой невинной недалекой девчушкой, которой (хоть режьте!) она отнюдь не была.

— Не наболтался, — браво кивнул я и многозначительно погладил начинающие отрастать усы. — Ну и не все же время с хозяйкой. Захотелось, знаешь-понимаешь и с тобой. — И потянул ее за руку: — А пойдем-ка, дорогая Виктория, в беседку. Да-да, я уже знаю, что в саду есть очень миленькая беседка в кущах, тэк скэ-эть, виноградных, — вот и пойдем, покалякаем…

По ее тонкому лицу пробежала мгновенная, мимолетная тень. А может, мне показалось. Однако согласилась она сразу. Почему? От невеликого ума или же наоборот?

Вика пожала плечами, отчего внизу едва не открылось то, что еле-еле скрывала рубашка.

— Идемте, только не пойму, о чем это нам с вами следует говорить?

— Ну что значит — следует? — удивился я, вышагивая за ней в направлении сада. — Ничего нам не "следует", просто…

— Да ладно, — махнула она рукой. — А то слепая! Не вижу, что ли, как вы высматриваете да вынюхиваете. Разве не так?

— Интересно… — пробормотал я. — Оч-чень интересно… И что же я, детка, по-твоему, высматриваю да вынюхиваю, а?

Она, не поворачиваясь, тряхнула волосами:

— Сами знаете! Рыскаете везде как легавый… — И испуганно осеклась: — Ой!

Верите, из ее нежных девичьих уст это несколько специфическое словцо вылетело столь естественно и, я бы даже сказал — привычно, точно славное дитя сие ну как минимум пару лет отторчало на нарах.

— Нехорошо, — назидательно проговорил я. — Нехорошо, Вика, употреблять подобные выражения в культурной речи.

Но тут мы пришли, и она с размаху бросилась на скамейку.

— Ладно вам, я нечаянно. Скажите лучше сразу — опять будете пытать про Генку?

Я едва не изобразил на своем лице неподдельное удивление, но, вовремя спохватившись, все же сумел оставить там то, что было до этого, — каменную маску.

— Ну-у, и про Генку тоже, — уклончиво протянул я. — Однако не только… — И вдруг подумал, что этот пустой перебрех может ведь тянуться до бесконечности. Конечно же, никакая она не простушка и не дурочка, а очень себе на уме, и потому надо просто врезать ей по рогам — в переносном, разумеется, пока смысле, а не прямом. Я и врезал.

Спросил:

— Милая моя, солнышко лесное, а скажи-ка дяде, ведь недаром куда-то делася собачка?

Она изумленно вскинула на меня свои (наивные, ей-ей, наивные!) глазки:

— Но я же говорила — Жак убежал! Выкопал, скотина, яму под забором и убежал домой.

— Да-да, — кивнул я, — действительно скотина, это мы уже слышали. Но вот почему я лично, собственными глазами видел, как эту самую яму под забором рыла… ты? И уж конечно, не нежными ручками и ноготками, а обыкновенной, вульгарной лопатой. Так-то вот.