Чёрный соболь

Лаврушка жил в Мангазее уже три года. Прибыл он сюда из Тобольска с отрядом стрельцов, с новым воеводой. Вместе со служивыми людьми строил крепость, а заодно и срубил на посаде избенку для себя, небольшую, в три оконца по фасаду, с кухней и горницей, с пристройкой для скота, с денником для коня.

Бойкий, из тех, кто и с камня лыки сдерет, Лаврушка, получая жалованье за стрелецкую службу, нашел приработок и на стороне. Он сдружился со стрелецким десятником, тайком получал от него уворованный «огневой припас», менял его на меха и делился добычей с приятелем. Получал Лаврушка также порох и свинец из Тобольска, через верных людей. Выменянными мехами он в Мангазее не торговал, а перепродавал их тобольским купцам. От таких сделок в доме Лаврушки был полный достаток, да кое-что имелось и в кубышке.

Если бы мангазейский воевода пронюхал о торговых делах стрельца, быть бы Лаврушке битым плетьми да изгнанным со службы. Но он был изворотлив и хитер и ни разу еще не попадался.

– Ну, что скажешь, Тосана? – покончив с обедом, спросил Лаврушка, хотя прекрасно знал, зачем пришел ненец. – Какие новости принес?

«Хитрый. О деле не говорит. Вином не угощает», – подумал Тосана. Ответил равнодушно:

– Никаких нет новостей. Разве только вот слышал: на олешков Тайбарея волки напали. Пять важенок и хора порезали. Жалко.

– Да, жалко, – согласился Лаврушка. – Пострелять бы волков надо.

– Надо бы, да чем? Пороху-свинца нету, – исподволь подходил к главному Тосана. – За тем и пришел я в твой деревянный чум. А ты плохо угощаешь. Щами только. Я щей не ем.

Лаврушка как бы спохватился, обнял ненца за плечи с радушием:

– Милой ты мой! Да ить я для тебя все выложу! Алена! Тащи закусить.

Алена мигом принесла штоф, чарки, блюдо с квашеной капустой, деревянную чашку с мясом. Лаврушка стал угощать Тосану.

– Траву не ем! – сказал ненец, отодвинув от себя капусту и придвинув мясо. Траву олень ест. – Выпил, зажмурился: «огненная вода» крепка. Закусил куском вареной оленины.

Лаврушка решил, что наступило время делового разговора.

– Пороху, говоришь, нет? Свинца нет? А тебе разве не ведомо, что огневое зелье запрещено продавать туземцам? Да и откуда оно у меня? Отстоял караул – порох и пули в караульной избе сдаю.

Тосана, чуть захмелев, беззвучно рассмеялся, ощерив темные мелкие зубы и сузив глаза в щелки:

– Не хитри! Ты ведь меня звал?

Лаврушка подошел к мешку Тосаны, бесцеремонно ощупал его.

– Что тут у тебя? Мех?

– Мех, мех, – кивнул Тосана. – Давай порох-свинец.

– А много ли у тебя шкурок-то?

– А вот смотри, – Тосана выложил на лавку четырех соболей и столько же куниц.

Лаврушка осмотрел шкурки, спросил:

– Сколько за них хочешь пороху да свинца?

– Десять фунтов пороху, пуд свинца. Вот моя цена.

– Ну, брат, хватил! Где я столько возьму? Ты выпей, выпей! Сам наливай, – потчевал Лаврушка, рассчитывая, что вино ускорит сделку. Однако ненец пока пить не стал, а начал торговаться. Торговались долго. Лаврушка все подсовывал Тосане чарку, а тот отставлял ее от себя. Наконец Лаврушка сказал:

– Что есть – все тебе принесу.

Он вздохнул, поднялся с лавки, вышел в горницу. Там, приподняв половицу, достал кожаный мешок с припасами. Из него отмерил порох в кожаный, а литые пули и дробь в холстинные мешочки. Прикинул в руке – показалось много. Отбавил. Вышел на кухню. Жена при сделке не присутствовала. Заперев дверь сеней на засов, она ушла в горницу.

Тосане показалось мало свинца и пороху, что принес хозяин. Лаврушка клялся и божился, что больше у него нет. Тосана подал ему двух соболей и двух куниц. Остальное спрятал в мешок. Лаврушка с обиженным видом вернул шкурки ненцу.

– Обижаешь меня, мало даешь. Нечестно так делать. Я больше заниматься этим не буду. Не прибыльно. Ни с тобой, ни с другими торговать не буду. Поплатиться головой могу. Закон строгий.

Тосана испугался, что Лаврушка и в самом деле больше не будет менять порох и свинец на меха, и стал податливей.

– Зачем не будешь? Я тебя не выдам. Прибавь еще немного пороху, и я все шкурки тебе оставлю.

– Дак нету ведь! Нету-у-у!

– Ну, тогда в другой раз добавишь припасу. Все шкурки тебе оставляю.

– Вот это по-честному. Давай, выпьем.

«Огненная вода» – водка приносила ненцам и остякам немало бед. Русские купцы да ижемцы специально спаивали их, чтобы обманом получить меха по мизерной цене. Случалось, что за штоф вина ненец отдавал одного-двух оленей или несколько ценных шкурок, добытых нелегким трудом.

Опьяневший Тосана вылез из-за стола, сунул мешочки с порохом и дробью в свою торбу и попрощался с Лаврушкой. Тот поостерег:

– Смотри не свались где-нибудь! Переспал бы у меня.

– Не свалюсь, не бойся, – на темном морщинистом лице ненца блуждала бессмысленная улыбка. С мешком в руке он вышел на улицу и, пошатываясь, отправился к своей упряжке. Однако не дошел, свалился в канаву и уснул. Мешок выпал из рук. Мимо шли стрельцы. Увидев Тосану, склонились над ним.

– Ишь, надрался. Не умер ли?

– Не умер. Дышит. Ништо, отлежится.

– А что у него в мешке?

– Уж не золото. Тряпье какое-нибудь.

Стрелец развязал мешок, полюбопытствовал.

– Глянь, порох! И свинец.