Чёрный соболь

– Ну, боле нам говорить не о чем. Хоть и далеко до Мангазеи, да поведем тя к воеводе. Тот, поди, с ног сбился: ищет разбойников, что с кистенем по зимовьям шастают.

– Не поведете. – Лаврушка отодвинул от себя пустое блюдо. – Лень будет. Сорок верст на лыжах – не шутка. Да еще по дороге я и убечь могу.

– Верно, далековато, – в задумчивости обронил Аверьян.

– Чего вести? – подал голос Никифор. – Расколоть ему башку – да в прорубь. Пешней лед пробить…

– Не-е, лучше повесить. На осине. Есть тут неподалеку осина. Я приметил, – сказал Герасим.

– И в прорубь не спустите, и на осине не повесите. Прорубь делать – лед толстый. А на осину – как залезешь? – рассуждал Лаврушка. – И еще скажу: сердца у вас добрые, хоть на вид вы разбойники почище меня. Казнить не станете.

– Ишь, догадлив вор, – с упреком сказал Аверьян. – Ладно, обротайте его по рукам-ногам – и под лавку до утра.

Мужики связали Лаврушку, бросили на пол лосиную шкуру и положили на нее бывшего стрельца. Сами, выслав караульного на случай, если дружки Лаврушки вернутся, легли досыпать.

Сказку Герасим так и не кончил рассказывать, не было охоты.

3

Утром неожиданно к зимовью подкатила упряжка Тосаны, Еще холмогорцы не успели протереть глаза, Лаврушка, опутанный веревкой, ворочался и постанывал во сне, а уж гость на пороге.

– Дорово! – сказал он, войдя в избу. – Как мороженый парень? Проведать приехал. И мешок твой привез, – Тосана подал Гурию забытый в чуме мешок.

– Спасибо, – сказал Гурий.

– Руки-ноги ходят? Не болят? – осведомился Тосана.

– Все прошло.

– Проходи, садись. Будешь гостем, – пригласил Аверьян. – Сейчас поесть соберем. Для тебя и чарку вина найду.

– Поесть можно. Огненной воды не надо. Подводит шибко. Один стрелец летом угощал – до сих пор голова болит. А это кто? – Тосана заметил на полу связанного. Тот проснулся, но не подавал голоса, видимо, не хотел, чтобы Тосана его узнал. Руки и ноги от веревок затекли. Лаврушка морщился и потихоньку вздыхал.

– Это тоже гость, – сказал Аверьян.

– Гостей веревкой связывать – русский обычай? И меня свяжете? – спросил Тосана.

– Нет, гости разные бывают. Этот виноват перед нами. – Аверьян рассказал Тосане о ночном воровском нападении. Ненец слушал и удивлялся:

– Ай-яй-яй! Русский русского грабит! Неладно. Дай глянуть на него… Может, знаю? – Тосана склонился над Лаврушкой и удивился еще больше: – Лаврушка? Ты ведь купец. Мне кое-чего продавал. Неужто грабить умеешь?

– Дело нехитрое, – рассмеялся Аверьян. – Я вижу, вы с ним дружки?

– Пошто дружки? Не-е-ет, – протянул Тосана. – Он мне товар продавал, я ему продавал. Мы не друзья. Однако по делу виделись.

– Ну, ладно. Ты в крепости бываешь, не диво, што встречались, – успокоил Аверьян Тосану, который боялся, что поморы примут его за Лаврушкина приятеля. – Садись, поешь с дороги. Тосана сел за стол, а сам все косил глазом на пол. Наконец не выдержал:

– Покормите его. Развяжите, не убежит.

– Так и быть. Для тебя только развяжу, – сказал Аверьян. – Уважаю Тосану. А этого лиходея хотели в прорубь.

– В прорубь? Ай-яй-яй! Пошто так? Пусть живет. Вода холодная… Вы его маленько били, – синяки вижу. Синяки ему на пользу. Ученый теперь будет. Не надо в прорубь. Вода в Тазу-реке худая будет…

– Ладно, отправим его к воеводе. Пусть судит. Только вот как отправишь? Пешком далеко. Не стоит он того, чтобы идти ради него пешком. Может, ты, Тосана, отвезешь его в Мангазею.

Тосана замахал руками:

– Нет, нет! Боюсь! Он меня зарежет, олешков уведет. Не могу я с ним ехать.

– Ну, тогда побудь у нас и дай олешков. Никифор сгоняет быстро. Он с упряжкой умеет обращаться.

Тосана вышел из-за стола, забегал по избе. Лаврушка сидел в углу на лавке и молчал, исподлобья поглядывая на всех. Наконец Тосана сказал:

– Он мой знакомый по торговле. Не могу олешков дать. Не могу Лаврушку выдать воеводе. Ох, не могу! – а сам стал спиной к Аверьяну, заложил руки назад и помахал кистями, скрестив запястья. Аверьян понял, чего хочет ненец. А тот, опустив руки, снова заходил по избе. – И воеводы боюсь. Он меня шибко выпорол. До сих пор спина больно…

Аверьян вдруг сказал отрывисто:

– Герасим, дай конец.

Недоумевая, Герасим подал ему веревку. Аверьян продолжал:

– Держите Тосану! Оленей не дает – сами возьмем. Руки ему вяжите, да поскорее! Дай-ка я…

Тосана кинулся было к двери, но его удержали. Аверьян для вида небольно связал ему руки и посадил на лавку. Тосана притворно сердился:

– Зачем руки вязал? Это русский обычай – дорогому гостю руки вязать? Олешки мои, я им хозяин…

Его, однако, никто не слушал, кроме Гурия. Гурий недоумевал, зачем отец связал ненцу руки, но молчал, боясь что-либо возразить. Холмогорцы снова связали руки Лаврушке и повели к упряжке. Никифор прихватил крепко-накрепко к нартам Лаврушкины ноги, сел в передок с левой стороны нарт, взял вожжу:

– Я скоро обернусь. Дайте дубинку. Там, у порога стоит.

– Возьми пищаль, – сказал Аверьян.

– Пищаль не надобна. Дубинка лучше.

– А вдруг его дружков встретишь? У них, поди, пищали…

– Ну, тогда давай и пищаль.