Чёрный Свет

А всё, только для того, чтобы попасть в руки нацистов вместе с чертежами нового вооружения, которое «нужно передать союзникам».

— «Ненавижу этих ублюдков, что мечтают лишь загрести себе побольше денег, благ, и оставшись с чистыми ручками, жить припеваючи, кладя ради этого на алтарь жизни десятков и сотен лучших ребят, каждый из которых в тысячи раз лучше таких отбросов!» — думал про себя Джеймс, хромая и сжимая изо всех сил зубы, из-за пробившей на вылет ногу пули.

Он уже наложил бинты, насколько это возможно, когда тебя преследуют немецкие ублюдки, но сводящая при каждом шаге боль от этого никуда не делась. Лишь кровь теперь не так активно покидала его тело.

Устало прислонившись к дереву, Джеймс прислушался к звукам ночного леса, зная, что где-то там по его следу идут десятки вооружённых солдат.

Хорошо ещё, что у них с собой не оказалось собак…

Однако, что-то казалось Джеймсу странным. Не сразу, но он заметил, что не слышит не то, что звуков преследователей, но даже звуков природы. Деревья не скрипт, наклоняемые ветром, нет шелест листьев друг о друга, нет завываний самого ветра, хотя Джеймс уверен, что ещё минуту назад его бег сопровождал довольно активный ветер. Не говоря уже о том, что не было слышно звуков насекомых, птиц или животных. Абсолютной тишины не бывает — всегда в природе что-то, да издаёт звук. Но сейчас Джеймс понял, что слышит звук сдвоенных ударов своего сердца и слышит пульс, бьющий ему в уши. А его дыхание, казалось, было громко подобным на фоне окружающей тишины.

— Что за черт… — прошептал он, но шёпот его ему самому тихим совсем не казался, что заставило его сильнее нахмуриться.

— Кажется, у тебя проблемы? — спросил неожиданно голос позади Джеймса, заставивший его на всей скорости развернуться к источнику и на рефлексах достать из кобуры пистолет — единственное, к чему у него ещё остались боеприпасы.

Однако, когда он обернулся, а его глаза сосредоточившись на происходящем, пистолет тут же непроизвольно был отпущен.

Окружение вокруг него резко изменилось. Казалось, что уже небыло леса, где он вот-вот встретит свою смерть от рук и оружия нацистов, вместо этого он оказался посреди плотно посаженных деревьев, что, словно арка вели к слегка светящемуся пруду, над которым летали яркие светлячки и который медленно переходил в небольшой ручей кристально чистой воды, что стекала вниз, прямо к нему.

Где бы Джеймс ни оказался, это место было столь волшебным, что, вероятно, на всю жизнь останется в его душе вечным отпечатков чего-то прекрасного, что существует на планете.

Но что привлекло намного больше внимания, так это не место, а источник голоса.

Прекрасная женщина… или девушка… сложно было определить её возраст, казалось, она вообще не могла быть ни молодой, ни старой. Чёрный волосы едва заметной волной спадали с её головы и казалось едва заметно двигались под едва заметным ветерком. Тёмные глаза, можно сказать, практически чёрные, приковывали к себе внимание Джеймса, который смотрел в них и… сам не мог понять, что видел. Оголённая шея, ключница, плечи, а так же верхняя часть груди, заставили его шумно сглотнуть скопившуюся во рту слюну. И даже прекрасное платье, словно ткань ночного небосвода, покрытого бесчисленных звездами, не могло скрыть прекрасной фигуры представшей перед ним особы.

Оружие было окончательно опущено и даже убрано обратно туда, откуда было изъято несколько секунд назад.

Засмотревшись, Джеймс опёрся на правую ногу, отчего его тело прострелило болью — сквозная рана от пулевого попадания никуда не делась и напомнила о себе.

Джеймс поморщился и зашипел от поли, пропуская воздух сквозь сжатые зубы, но через секунду опомнился.

— Прошу простить меня, прекрасная миледи, однако это место, вероятно, небезопасно. Где-то рядом за мной охотятся ужасные люди и они вооружены до зубов. Я бы очень не хотел, чтобы такая красота, что предстала передо мной, пострадала… — переступая через себя и боль, вспомнил обо всех манерах, которые были вбиты в него его матерью ещё в детстве, что бы не «позорил её перед её подругами».

— Не беспокойся о них — они не побеспокоят тебя здесь… да и где-то ещё тоже. Сильно болит? — спросила красавица, медленно, плавно, словно не подошла, а подплыла она, указывая взглядом на ногу.

— Как бы больно мне не было, эта боль не стоит того, что бы вы о ней беспокоились, миледи, — даже не заставляя себя, но искренне улыбнулся Джемс, совершенно не против улыбнуться, пока глаза радуются такой красоте, тем более, что боль от глупого использования ноги как опоры уже прошла и остались лишь её отдалённые следы, которые уже не так уж сильно мешали. Главное не опереться на раненую ногу снова.