Чёт и нечёт

— И прежде бывали дни, когда он затворничал, почти ни с кем не разговаривая и не общаясь, поэтому никто поначалу особенно и не беспокоился. Из необычного в тот последний месяц помнится, что он дважды вызывал прислугу, чтобы сказать, что в углу за диваном что-то поблескивало, и приказывал проверить, не коротит ли электропроводка. А раз ему почудился какой-то непорядок у камина…

— Проверили?

— Сделали вид, потому что там, куда он показывал, вообще никакой проводки не было. И из камина угли не «выпрыгивали». Ему предложили побыть в другой комнате, пока мастера все перепроверят, но он отказался и махнул рукой, чтобы его оставили в покое.

Все эти подробности не до конца убедили Ли в его причастности к гибели тирана, и единственный безусловный вывод, сделанный им для себя, состоял в том, что здесь не обошлось без Хранителей его Судьбы, а сколько таких «Ли», как он, сколько душ, мучающихся и замученных по воле «вождя», сконцентрировали свою ненависть так, что он увидел их смертельное для него свечение рядом со своим ложем, узнать ему было не дано.

От этих раздумий его отвлек голос его случайного собеседника, которого он уже успел позабыть:

— Разрешите теперь мне задать вам вопрос?

Ли бросил на него быстрый недоуменный взгляд и склонил голову в знак ожидания.

— Я наблюдал за вами, и мне показалось, что в некоторых помещениях дачи вы уже бывали. Я не ошибся?

— Ошиблись, — не задумываясь ответил Ли. — Но несколько лет тому назад один из моих знакомых, бывавший здесь, весьма подробно мне ее описал.

Честный ответ Ли настроил его собеседника на взаимную откровенность, и, улыбнувшись, он сказал:

— Позволю себе заметить: рассказывавший вам это был очень храбр или очень беспечен, потому что при его жизни каждый, здесь побывавший, обязан был немедленно забыть планировку и интерьер этих помещений, и если бы наша с вами беседа состоялась тогда, я должен был бы вас задержать «для выяснения», как говорится.

— Но времена переменились, — добавил он с явным сожалением после минутной паузы.

Слушая его, Ли тоже улыбнулся, вспомнив, как тщательно рвал салфетку с «секретным» планом и скатывал шарики из ее обрывков бедный Иван Михайлович, которому, несмотря на его профессиональную осторожность, избежать сталинской тюрьмы все же не удалось.

Когда Ли шел к воротам, ему показалось, что Тайна, связанная с тем, что происходило с ним и что произошло здесь, на миг приоткрылась. Но он был так взволнован, что не смог «поймать» промелькнувшую мысль, и запомнил «вешки», отметившие ее путь, чтобы потом попытаться воссоздать все условия для приема откровения.

Возвратившись назад, под Звенигород, он, следуя правилам внутрисемейного этикета, принятым в дядюшкином доме, подробно, как мог, рассказал об экскурсии и, отпущенный в свою комнату, проспал там часов двенадцать без просыпу, пропустив ужин.

III

На следующий день утром Ли поднялся свежим и сильным, и сразу же пережитое за последние два-три года ушло в прошлое, в дальние закрома памяти. Взамен пришла способность спокойно все обдумать и попытаться подвести некоторые итоги. Все это Ли даже истолковал как начало своего освобождения, но эти его настроения оказались несколько преждевременными.

Он сидел, прислонившись к могучему дереву, на высоком обрыве над Москвой-рекой в позднем расцвете подмосковного лета, и его обычно быстрые и точные мысли своими нынешними контурами напоминали белые облака, и плыли они, сменяя друг друга, как плыли над лежащей у его ног долиной эти вполне реальные медленные облака, сливаясь и разъединяясь в своем неторопливом движении. Сначала Ли думал о своей причастности к тому, что произошло на кунцевской даче, и что в своих предыдущих сомнениях по этому поводу он постоянно упускал одно очень важное обстоятельство, вернее, целую систему обстоятельств, очевидная взаимосвязь которых превращала их в веские, почти неопровержимые доказательства.