Численник

Ваня, в смертельные игры играя,
резко торча на ночных мотоциклах,
то ли в двусмысленностях, то ли в смыслах
путался, замирая у края.

Было, что и за край свешивал ноги,
бились блестящие мотоциклы,
черными птицами черные циклы
обсели реанимаций пороги.

Марихуана, перо и бумага,
дуло ружья под прицелами камер —
мир перед Ваней практически замер,
Ванина торжествовала отвага.

С содовой виски, ночная рулетка,
нервы торчком из зрачков, словно гвозди,
Ксения молча выходит на воздух —
в память о ней остается браслетка.
Желтые линзы, зализанный чубчик,
мягкая серая стильная ряса,
Ваня – священник. И с этого часа
скромен, и тих, и спокоен, голубчик.

Пятеро деток и возраст под сорок,
крест на груди и прикольные стекла,
татуировка под рясой примолкла,
авторитеты – Алексий и Сорос.

Кончена сумасшедшая драма
жизни, переходящей в дрему.
Нет больше места экстриму и стрему.
Если…
если вдруг не исчезнет нынешний портрет
и не опустеет рама.

3 октября 2002

«Бесплотный дух и сходная фигура…»

Бесплотный дух и сходная фигура
вступали с кем придется в отношенья,
до пустяка, до ничего, до тени
желала страстно сплющиться натура.
Не навязаться и не впасть в оплошность,
не стать предметом общего веселья, —
а никогда не потребляла зелья,
и нечем подкрепить общенья роскошь.
Зрачок нарочно придан близорукий —
не вглядываться в окруженье зорко,
пейзаж расплывчатый, смещенный – будто норка,
в какой укрыться от смятенья скуки.
И с памятью в беспамятство играла,
подробности нарочно вытесняя,
и длинная скамейка запасная
лишала сил задолго до финала.
Такое неудачное творенье,
такая тьма, такая безнадега.
Тем удивительней расположенье Бога
хотя бы в малом сем.
В стихотворенье.

4 октября 2002

«Ух, как быстро пролетели всякие времена…»

Ух, как быстро пролетели всякие времена,
баки с грязным бельем остались в истории,
сделав евроремонт, в новых ваннах отмыли свои вымена,
побрызгали труссарди и на тусовку к Мариотту
или Астории.
Мы одеты с иголочки и больше не едим с ножа,
Зверевы делают нам лицо, а фигуру – Волковы,
и даже если крутой усядется на ежа —
улыбается, с задницей, утыканной иголками.
При встрече охочее сверканье глаз,
старанье для теле– и фотосъемки,
клыки надежно спрятаны, культура, фас,
такими пусть узнают нас современники и потомки.
Демократия – по-нашему дерьмократия и есть,
глянь на свои швейцарские, сколько настукало.
В России надо жить столько, сколько не счесть,
чтобы изжить из себя огородное пугало.

8 октября 2002

«Золотые рыбы проплывают…»