Читаем Чистая книга: незаконченный роман полностью

Только что до хрипоты, до одури спорили ссыльные. Что такое Россия? Куда идет? Как перестроить? А вот Юра вышел на волю – и к чертям все теории. Красота жизни захватила его. Да и что все эти придумки, называемые теориями? Они же вторичны. Разве могут равняться с жизнью, с древом жизни, вечно зеленым и шумящим?

И человек. Что они говорили только что о человеке? Разве то реальный человек? А вот он, реальный человек. Идет крестьянин… девчонка… И может, не мудрствовать, а помогать им? Может, они не хуже нас, а лучше? От них жизнью пахнет, они сами жизнь… С чего мы решили, что мы выше, имеем право учить их? А если нам поучиться у них? И почему насилие? Силой учить? Два потока жизни… Не лучше ли слить?

Пролетариат… Выше, сильнее. Более организованная личность? А так ли это? Личность, мир которой каждый день железная гайка, – богаче, чем человек, мир которого вся Вселенная?

Все, все встало с головы на ноги у Юры. Было страшно, но и радостно. Великое освобождение испытывает Юра… Рождается новый человек… Путь избран. С народом. С жизнью…

Кто кого должен учить? А те и другие.

Интеллигенция – у крестьян, у народа, у рабочих, крестьяне, народ – у интеллигенции.

Юра отказался принадлежать к левым и правым. Он объявил себя вне партий, просто человеком.

Спор. Можно ли быть вне партий? Можно ли быть просто человеком?

Из всех ссыльных больше всего пришелся по душе Анисимовым Юра. Предельно искренний, открытый человек. Рыжий, глаза голубые, детские. Рыжие, почти белые брови, взгляд серьезный. Но глаза-то голубые, какая-то бесхитростная голубизна. И пухлый большой детский рот. Очки вечно сползают.

Огнейка впервые увидела человека в очках, да еще такого молоденького. И она выпытывает у него:

– А ты без очков видишь?

– Плохо.

– Ну как плохо? – Отходит от него. – Ну вот так меня видишь? А мне можно взглянуть?

– А почему же нет?

Огнейка надевает очки, всех смешит. Юру она часто встречает смехом. Он смущается, мигает из-под очков.

– Неужели я такой смешной? Ну, хочешь, я сниму их?

– Но ты же ничего не увидишь.

– Но я не буду тогда смешным.

Он снял очки. Огнейка засмеялась еще больше:

– Ой, ой! Он еще смешнее. Надень их скорее.

Действительно, вид Юры был смешон, вернее, детски трогателен.

У Юры, казалось бы, наивные глаза. Но взгляд глубинный, проницательный, сосредоточенный… Немножко сутуловат – от привычки думать на ходу.

Огнейка при первой встрече спрашивает:

– А почему у тебя морщины на лбу? А у нашего Саввы нет?

– Он много думает…Огнейка приносит с передызья прялку. Садится, прядет. Прялка маленькая, игрушечная. Юра поражен: такая маленькая – и прядет…

– И не маленькая, а десять лет. У нас все такие-то прядут…

Юра первый раз увидел прясло.

– Что это за заборы?

– Прясло.

– Что такое прясло?

– Снопы вешать.

– Зачем?

– Чтобы сохли.

– А зачем сохли?

Это Огнейка передразнивает:

– Какие-то глупые люди приехали. Ничего не знают.

С разрешения начальства (молодой, внушающий симпатию с первого взгляда) или самовольно идет в Чаколу для знакомства с Махонькой, с которой впервые встретился в Копанях. Записи ее былин, сказок.

Одновременно Юра встречается с Иваном Порохиным, с ссыльными Ельчи.

Вырывается на просторы жизни. Очарован жизнью.

Раздвоенность. Надо было бы везде видеть признаки угнетения, невежества, эксплуатации, невыносимого гнета. А он в упоении от жизни. А потому постоянные самоупреки: плохой революционер. Где ему до Бурова? Где классовое чутье?

Весь образ Юры на противоречии между жизнью живой и веригами мертвой теории…

Юра усвоил: ко всему надо подходить с позиции классовости. Кулак – враг, лавочник – враг, крестьянин – неполноценный человек. А на практике нередко все бывает наоборот. Надо бы ненавидеть Ставрова, а он любуется его удалью. Надо бы любить бедняка – Антоху Чаусова, а он его ненавидит. И т. д. и т. п… Все время сползает с классовых позиций на общечеловеческие. Отсюда постоянное самомучение, зависть и преклонение перед Буровым (живой Рахметов!), сознание своей неполноценности. Случайный он человек. Слишком он любит жизнь.

Да, жизнь постоянно берет в нем верх над теоретическими выкладками. Временами он сам отдается ее радостям. Так бывает, когда он заходит к Порохиным. Бедняцкая семья и влюбленность в Огнейку, Федосью.

И так было, когда он отправился в Ельчу. Пешком. На паромах. Пинега. Речные луга. Леса. Люди. Травы… Уха… Огонек…

А Махонька чему учит? Он спрашивает ее: нравятся ли ей городские, то есть политические ссыльные?

– Нет.

– Почему?

– А жизни они не любят. Гордыни много. Нос больно задирают.

– А Буров?

– Он-то вот и не нравится. Холодный. При солнышке душа мерзнет. Летом от него холодно.

Юра потрясающие открытия делает, когда встречается с Махонькой. О природе человека. Нищенка. Можно любить ее. Но вот что открылось ему: Махоньку не тяготит нищенство. Она самый счастливый человек и в нищенстве. И что ей даст революция?… Благодаря Махоньке он взрослеет, становится другим человеком, преодолевает теоретический инфантилизм. Благодаря Махоньке ему открывается русская история, русский человек… Махонька не любит бедняков. Лодыри. Духом нищие, ничего не знают.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза