Мэллори хихикнула, отбиваясь от меня в шутку, а потом обхватила руками за шею. Поцелуй стал глубже, шутки смолкли, и я решил не обращать внимания на часы на стене, говорящие, что уже поздно и мне пора уходить.
Может, если не буду обращать внимания, не скажу ни слова, то смогу тут остаться.
Остаться на ночь.
Навсегда.
И, возможно, если сделаю все правильно, то и Мэллори смогу уговорить остаться.
Глава 13. Логан
У меня дома никогда еще не было настолько чисто, а это о чем-то да говорило.
Я примчал домой с работы, чтобы отскрести каждый уголок, смахнуть пыль, подмести, протереть полы и прибраться, а потом сгонять за продуктами. И даже сейчас, когда в духовке готовился ужин, а я нарезал овощи на закуску, я оглядывал свое жилище и мысленно подмечал, что хотел бы прибрать или переставить до прихода Мэллори.
Я впервые пригласил женщину к себе домой.
Да, в это безумное заявление сложно поверить, потому что интимных отношений у меня было достаточно. Но какие бы сплетни ни ходили в нашем городке, я всегда встречался с женщинами у них дома, а не приводил их в свой. Я не готов был пускать их в место, где хранилось столько личных вещей: фотографии на стенах, книги на полках, магниты на холодильнике. Мой дом хранил частички моей души, и я ни с кем не хотел ими делиться.
До сих пор.
Весь вечер у меня крутило в животе, и я сомневался, смогу ли вообще съесть приготовленный мной ужин. Я постарался на славу, вспомнив, как в чулане мы обсуждали, что Мэллори любит греческую кухню, но редко ее пробует, потому что в радиусе пятидесяти миль от Стратфорда не было ни одного греческого ресторана, а ее семья предпочитала питаться стейками и картофелем. Потому я приготовил дзадзики со свежими овощами и приправленной специями питой. Еще добавил классический греческий салат и курицу, запеченную с сыром фета, артишоками, оливками, томатами в средиземноморской приправе. И упахался с десертом, сделав пахлаву, которая ждала своего часа в духовке, а в холодильнике лежал медовый соус.
Сегодня вечером единственное, что я мог держать под контролем, – это еда и порядок в доме. Возможно, потому я был так зациклен узнать больше о греческой культуре и еде, чтобы выбрать идеально сбалансированное меню. И, возможно, поэтому я вылизал каждый уголок в уже без того безупречном доме, словно из-за одной-единственной фотографии, стоящей не на своем месте, Мэллори либо испытывает те же чувства, что и я, либо решит, что я сумасшедший.
Я вздохнул, покачав головой, и стал раскладывать ломтики огурца вокруг миски с дзадзики.
– Соберись, мужик.
В дверь постучали, и мое сердце забилось с удвоенной силой. Мне даже пришлось вцепиться в край стола, чтобы не свалиться. Я вымыл руки, вытер их полотенцем, висевшим на духовке, и пошел к двери, напоследок проверяя, все ли стоит на своем месте. Я прикоснулся к некоторым предметам – не для того, чтобы передвинуть их, а просто потому, что нужно было чем-то занять руки, – а потом встал перед дверью, глубоко вздохнул, натянул на лицо добродушно-веселую улыбку, словно говорящую «все хорошо, все по плану», и открыл дверь.
Когда между нами оказалась только сетчатая дверь, я застыл как идиот, забыв впустить Мэллори в дом, потому что был потрясен тем, как потрясающе она выглядела.
Волосы у нее были распущены и лежали волнами, а кончики прядей красиво обрамляли подбородок. Мэллори нанесла золотистые тени, подчеркивающие голубизну ее глаз, и подвела их стрелками, придав им экстравагантный вид. Она надела джинсовую юбку, а под нее – темные легинсы с дырками, через которые виднелась ее загорелая кожа. Эту юбку она дополнила широким белым свитером, свисавшим с одного плеча. По какой-то причине в этом свитере Мэллори выглядела такой очаровательной, такой хрупкой, милой и прелестной, что я подумал: а не забить ли вообще на ужин и не утащить ли ее в дом на обстоятельную экскурсию по моей спальне?
Губы, которые я так любил пробовать на вкус, были накрашены моим любимым оттенком пыльной розы. Заметив, как я таращусь на нее, Мэллори мягко улыбнулась.
– Пригласишь меня в дом или мне сходить за пледом в машину, потому что у нас будет пикник на крыльце?
Я покачал головой, открыв сетчатую дверь, и прочистил горло.
Я не мог выдавить ни слова, и Мэллори усмехнулась, просочилась между мной и дверью и встала в коридоре. Я взял у нее шарф и сумку, повесив их на вешалку, а потом снова застыл, как придурок, засунув руки в карманы и пожирая ее взглядом.
– Ты очень красивая, – с трудом пробубнил я, и Мэллори улыбнулась еще шире, подойдя ко мне.
– Ты и сам ничего, – пошутила она, подергав за фартук, повязанный вокруг пояса. – Можно потом ты останешься только в нем?
Мэллори засмеялась, и я тут же расслабился, словно впервые глотнул воздух после долгого нахождения на глубине. Я притянул ее в объятия.
– Только если будешь послушной девочкой.
Она отодвинулась, надув губы.
– А я думала, тебе больше нравится, когда я плохая.